– Что нового в отделе?
– Да почти ничего. – Ответил Андрей Тарасович:
– Кабан, как обычно, рвет и мечет. Кабаном сотрудники звали своего начальника, подполковника Пятерикова Николая Ивановича.
– И что теперь вызывает его гнев?
– Да, пустяки, – Поморщился лейтенант:
– Пошли притон брать, а там, кроме баб, водки и анаши, двое парней с «макарами». Одного мы сразу грохнули, второй в Склифе окочурился. Зато валюты накрыли – больше тысячи долларов, а еще рыжье, камушки…
– А про меня чего? – Полюбопытствовал Коростылев.
– А про тебя и не вспоминали почти. – Быстро сказал Проховщиков, и Тихон понял, что лейтенант чего- то недоговаривает.
– А что «почти»? – Задал следующий вопрос Тихон. Андрей Тарасович ответил не сразу. Он некоторое время пристально смотрел на пустынную трассу и невнятно что-то сказал. Коростылев расслышал лишь последнее слово– «собираются».
– Чего, чего? Ты громче говори…
– Расформировывать нас собираются! – Чуть не выкрикнул лейтенант.
– Вот те раз! – Удивился Коростылев, – Это почему же?
– Перестройка, блин! Отпала надобность в нас. Нет больше инакомыслящих, валютных проституток, торговцев золотом и всех прочих! Лагеря, и те закрывают! Зеков мало стало. Про амнистию на семьдесят лет Революции слышал? В колонии Тихон слышал странные слухи о сокращении числа зон, но воспринимал их как обычные зековские байки. Как и разговоры об амнистиях, «химии», новом уголовном кодексе, изменении режимов содержания. Но ничего из того, о чем мечтали зеки, Коростылева не коснулось.
– И что теперь?
– А, не знаю! – Сплюнул Проховщиков, – Ничего, капитан, выкрутимся как-нибудь…
– Это ты может и выкрутишься, а мы, старики?
– Это вы-то старик, товарищ Коростылев?
– Ничего-то ты не понимаешь, – Обреченно покачал головой Тихон. Беседа после этого прекратилась, и весь оставшийся путь до Москвы они молчали. В столицу въехали заполночь. Андрей Тарасович притормозил около дома Тихона. Тот забрал вещи и начал было подниматься к лифту, когда его догнал Проховщиков:
– Совсем забыл! Кабан приказал завтра в восемь быть с отчетом!
– Он мне что, даже дня для этого не даст? – Возмутился Коростылев.
– Я, товарищ капитан, лишь его слова передаю… Перехватив мешок, Тихон повернулся и нажал кнопку вызова лифта. Он слышал как хлопнула дверь подъезда за уходящим лейтенантом, и лишь после этого позволил себе шепотом выматериться. Добравшись до своей квартиры, Коростылев нажал кнопку звонка. Даже сквозь дверь были слышны эти пронзительные трели. Тихон много раз собирался купить более мелодичный сигнал, но всякий раз руки до этого не доходили. Галя, в одной ночной рубашке, открыла почти сразу. И тут же, ни слова не говоря, бросилась мужу на шею.
– Ну что, ты? Что Ты? – Бормотал Коростылев, гладя ее по спине, – Вот он я. Живой – здоровый!.. Пока блудный муж разбирал мешок, отмокал в горячей воде и мылся, Галина соорудила праздничный ужин. Когда Тихон, распаренный и порозовевший, вышел из ванной, стол был уже накрыт. На сей раз Коростылев не торопился. Он нарочно медленно жевал, стараясь насладиться вкусом пищи, а не принять ее как балласт в трюм. После еды Тихон, сыто зевая, пошел в свой кабинет, разложил на столе бумаги и приготовился писать. Вслед зашла Галя. Она сразу поняла, что теперь ее муж должен заняться бумажной работой, и отвлекать его не стоит.
– Я скоро. – Не поворачиваясь сказал Коростылев, – Пара листов – и я к тебе. Но когда капитан госбезопасности кончил писать – было уже утро.
XXXVIII. ДРУГ БРЫЛЯ.
Подполковник Пятериков отложил в сторону отчет Тихона и, на минуту задумавшись, прикоснулся к свежему порезу от бритвы на правой скуле. В это утро Николай Иванович был угрюм и суров. Это было его обычным состоянием, подполковник старался держать своих подчиненных в ежовых рукавицах и не позволял никакого запанибратства. Многие подозревали, что Кабан вовсе не способен улыбаться.
– Что ж, неплохо, капитан… – Проговорил Николай Иванович, глядя куда-то в сторону. Коростылев знал, что даже при безупречно выполненном задании, кабановское «неплохо» – самая высшая похвала, на которую способен подполковник. В ответ требовалось произнести какую либо уставную фразу, но орать «Служу Советскому Союзу!» прозвучало бы слишком помпезно, а подобострастное «Рад стараться!» тоже было здесь неуместным. Поэтому Тихон, несмотря на то, что сидел, попытался принять положение «смирно», что не было незамечено Кабаном.
– Расслабьтесь, капитан, – Предложил Пятериков, – И доложите ваши соображения по всему этому. Что думаете делать дальше?
– Поскольку местонахождение украденных мехов до сих пор остается неизвестным, – Коростылев в таких ситуациях невольно начинал говорить на казенно-суконном языке, – Но, по полученным мною сведениям, этой информацией владеет некий Шира, он же Василий Ногачев, я предлагаю: вступить с ним в контакт, выяснить его сопричастность к преступной деятельности Брулева и, в случае положительного результата, изъять похищенное.
– Одобряю. – Кивнул Кабан:
– Даю тебе пару человек прикрытия. Договорись с ними обо всем. Сроку тебе – неделя. И подумай над тем, как бы выйти на тех, кому Брыль должен был продать этот груз.
