— Сейчас не до шуток. Особенно после такого разговора, — обиженно сказал Юрка. Он помолчал немного и добавил:
— Хотя бы в память о сестре Виллена и Тарона, ты мог бы терпимее относиться к человеку, которого она, видит Бог, понимала лучше нас с тобой.
— Что же она такого особенного в нем понимала? — Олега понесло. — Или ты считаешь, что он не преступник, пусть даже невольный?
— Преступник, — согласился Юрка.
— Ты считаешь, что ему можно позволить просто так коптить небо и ничем даже не заплатить за преступления? Он что, не заслужил кары?
— Заслужил, — кивнул Юра.
— И ты спокойно взираешь на то, что он среди нас, как равный?
— Отнюдь не спокойно, — отозвался Юрка. — Честно говоря, убил бы своими руками.
— Тогда почему?!..
— Потому что боюсь даже сейчас оскорбить Рэсту тем, что нарушу статус Валерия Извекова. Сам этого не сделаю, и тебе не дам, — жестко сказал Юра.
— Она что, просила тебя быть к нему благосклонным? — проворчал Олег.
— Она редко кого-нибудь о чем-нибудь просила. Она сама добивалась того, что ей было нужно. И воспользоваться сейчас ее смертью для того, чтобы уничтожить что-то ею созданное, я никому не позволю. Это относится и к существованию Валерия среди нас. Нравится это тебе, Олег, или нет, ты будешь этому подчиняться, или мы с тобой расстанемся.
— Извини меня, — пробурчал Олег. — Видимо, Извеков прав, я в самом деле деревянный.
— Извиняю… Все, парни, насмотрелись на красоты, возвращаемся в лагерь…
Юрка первым пошел вдоль каменной гряды, и вскоре все они скрылись из вида…
Аппарат отключился, и кончик кассеты вылез наружу.
Интересно, зачем Примару понадобилось делать эту запись? Или он специально подстроил так, чтобы я на нее сама наткнулась?
— Если рассматривать тебя по принятым у людей критериям деления на плохих и хороших, трудно представить себе, что твоя смерть кого-то может опечалить, — послышался за моей спиной голос, от которого мне стало нехорошо. — Но я видел не только эту пленку, но и кое-что из старого, и мне приходится смириться с мыслью, что в мире относительно даже добро и зло.
Я обернулась. Одер стоял в проеме двери. Его длинные пряди с левой стороны были заправлены за ухо, и все уродство было на виду. Я заставила себя смотреть, хотя с большим удовольствием я избавилась бы сейчас от него.
— Я не очень-то нравлюсь тебе теперь? — спросил он и шагнул вперед. Я не могла сделать шаг назад, потому что сидела. Он, видимо, понял мое желание.
— Я не кусаюсь, — сказал он, садясь во второе кресло. — Примар все мне объяснил, и теперь мне нужно от тебя только одно — чтобы ты убралась отсюда.
— Хотела бы я знать, как.
— Подумай. Ты должна исчезнуть.
— Вот интересно, как это я исчезну, если даже умереть спокойно мне уже который раз не дают. Почему я должна исчезать?
Он покачал головой:
— Я могу тебе сказать, но Примар запретил. Только знай, что лучше тебе отсюда уйти.
— Для кого лучше?
— Не для меня же! Хотя и на тебя мне совершенно наплевать…
— О чем ты вообще, я ни слова не понимаю?!
Он замолчал. Я смотрела на него, пытаясь вспомнить прежнего Одера, и вдруг острая жалость к нему полоснула по сердцу. Стерлись, утонули где-то в глубине души черты и черточки Катерины и Рэсты, давая место воспоминаниям Мариэлы…
— Одер, ты сильно ненавидишь меня?
— Я любил и люблю свою жену, — глухо ответил он.
Я смотрела на него, и уродливое лицо искажалось в слезах, застилающих мне глаза. Я уже видела его тем, прежним, и вдруг вспомнила наши с ним разговоры, споры, наши маленькие секреты, его ласковые сильные руки, добрые глаза, нежные объятия, его теплые губы… Его такие противоречивые черты: мягкость, терпение и настоящее неистовство, когда того требовало его любимое дело…
— Одер, послушай…
Я встала, подошла к нему, присела рядом у его ног.
— Что ты хочешь от меня? — тихо произнес он и напрягся.
— Одер, я охотно бы избавилась от воспоминаний Мариэлы. Но они во мне. Ты можешь представить, о чем я сейчас вспоминаю… — я коснулась его ладони. Он отдернул руку.
— Пожалей меня хотя бы сейчас, — отозвался он.
— Я вынула бы из себя эти воспоминания, если бы только могла!
Он подскочил с места:
— Умоляю, только не это!
— Ничего не понимаю! — взмолилась я. Одер медленно сел обратно и посмотрел мне прямо в глаза:
— Я буду твоим рабом и позволю тебе вытирать о меня ноги, но сделай все, чтобы Примар оставил Мариэлу в тебе… Если хочешь, я встану перед тобой на колени!
Он, действительно сделал попытку соскользнуть на пол. Я испугалась, что он сошел с ума.
— Но, Одер, не лучше ли тебе просить об этом самого Примара?!
— Примара? Это бесполезно… — произнес Одер.
— Он прав, — раздался голос Примара. Он вошел и остановился рядом с нами. Одер немедленно встал и, молча, ждал, что скажет его хозяин.
— Ступай в ее бокс, — спокойно произнес Примар. — Мы скоро там будем.
Одер сжался, его правый глаз блеснул, но снова потух. Одер покорно вышел из помещения. Примар бросил взгляд на пульт, но не сказал ни слова о моем самовольном просмотре.
— Кажется, Одер, не очень доволен тем, что я вернул его к жизни, задумчиво сказал он.
— А мне кажется, что он просто боится чего-то такого, что еще может произойти с ним в будущем. Он же просил тебя о чем-то?
— Мало ли, кто о чем просит. Если все просьбы выполнять…
— Я же не о всех просьбах говорю! Я говорю о просьбе твоего… помощника. Разве верный раб не достоин?…
Примар расхохотался:
— А как я, по-твоему, буду сортировать просьбы и молитвы на достойные удовлетворения и не достойные такового? Или мне сначала сортировать просящих на хороших и плохих? Да это невозможно! Люди в мирах любят посетовать на то, что до бога высоко и далеко, что высшая справедливость не доходит до них! Они глупцы, Катя! Моя справедливость в том и состоит: все они для меня одинаковы, выделять никого из них я не буду…
— А люди считают, что молитва праведника…
— Я же тебе говорю: зря люди возносят свои молитвы. Создателя не интересуют проблемы тех, кого он сотворил. Меня же они очень интересуют, но откликаться на них я не должен. Потому что меня нельзя просить. Я лишь делаю свою работу. Я кручу рулетку и выбираю путь для мира. Мир тоже выбирает дорогу, которой идет в предлагаемых мной обстоятельствах. А отдельные люди выбирают свой путь в своем мире. Особо дерзкие, вроде некоторых, что нам с тобой знакомы, прокладывают свой путь поперек миров, забредая даже ко мне в гости. Сплошной и перекрестный выбор, выбор, и еще раз выбор… Ничто не может быть предопределено заранее. Никто не должен даже надеяться на то, что он сможет познать закономерность. Закономерности нет. Я ее уничтожаю каждый день. Если бы я стал отвечать на просьбы, это было бы шагом к предопределенности… — Примар остановился и спросил с надеждой:
— Ты меня понимаешь?
