взамен маленького сынка и откровения на балконе.
Взяв мармеладину, Тамара Васильевна призналась Анне Австрийской: «У него были такие умные глазки. Жалостливые глазки-то. Сам-то смотрит, будто чего сказать хочет, а не может. И только что-то по-своему, по-детски, повизгивает, лопочет, свиристит…»
Анна Австрийская слушала-слушала бабку Тамару, а потом призналась, что и у нее почти такая же история. И что в дурку она попала из-за любви к детям. Приехала как-то во Владивосток к деверю и пошла на набережную погулять, а там ужас что творится – тонет баржа, груженная младенцами, и все они русской нации. Этих детей в количестве двухсот штук похитили американцы для опытов, а потом раздумали и решили всех потопить.
– Чего их жалеть-то, русичей? – горько взвыла Анна Австрийская.
Чем дело закончилось, Тамара Васильевна так и не узнала – фельдшерица позвала бабушку в кабинет к лечащему врачу.
Доктор Вагнер встретил ее сухо, расспросил о родственниках и прежней жизни, о работе, поинтересовался, не было ли сотрясений. Что-то себе записывал во время разговора…
Собственно, на доктора он походил мало. Лет сорока, весь седой, но с густыми волосами, в изящных роговых очках. В нем было что-то от физика-атомщика, ученого, расщепляющего ядра и сочиняющего заумные формулы. Наверное, такие врачи и должны работать в краю, где кругом ядерные объекты, реакторы, ракеты и еще что-то засекреченное-перезасекреченное.
– Будем вас лечить, божий вы наш одуванчик. Лекарства вам давать будем, – сказал Вагнер.
– Опыты на мне будете ставить? Знаю, что задумали. Не буду я пить ваших обезьяньих лекарств, – отрезала Тамара Васильевна.
– Интересно, почему же? – поинтересовался врач.
– Проку от них нет. Вот и не буду. И так отрава кругом – атомы да химия. Все равно подыхать, так лучше уж не морите, а сбросьте с балкона! Таблетки сами жрите – а я не буду.
– Нет, будете! Будете! – скомандовал врач. – Ведь мы вас здесь будем изучать. Вот и будете!
Горько стало от этих слов Тамаре Васильевне. Она сжалась в комок и вдруг твердо и внятно произнесла:
– Хотите вы того или не хотите, но и я вас буду изучать!
– Логично! – согласился Вагнер и тут же помягчал. – Дорогая вы наша, ну как же вы не понимаете! Мы ведь не инквизиция, не гестапо, не НКВД! Полежите, полечитесь и вернетесь домой. Хорошо?
Тамара Васильевна кивнула и заплакала. Она уже понимала, что, может, и вернется, только вот Леха помрет… И зная, что такое смерть без харчей, бабушка просила Боженьку только об одном: поскорее прибрать бедняжку. Не мучить.
2
Ольга пришла в себя и увидела вокруг гаражи и сараи. Одинокий фонарь освещал это ничем не примечательное место. Оно было Оле совершенно не знакомо.
Девушка не могла понять, как здесь очутилась, и минут пять топталась на одном месте. Напротив стояла четырехэтажная хрущевка из белого силикатного кирпича. Ольга застыла под одним из балконов второго этажа и сама не могла понять, по какой причине тупо уставилась на него.
Ей почему-то захотелось войти в ту самую квартиру с гипнотическим балконом. В голове Оли раздался щелчок, послышалось шипение, и отчетливо прозвучал бесстрастный голос: «Немедленно поднимись… Зайди в первый подъезд и поднимись на второй этаж! Подойди ко второй двери слева и резким ударом ноги выбей ее!»
– Немедленно! Немедленно! Немедленно! – рефреном звучал в голове анонимный властный приказ. И вдруг будто выключили микрофон, и голос пропал.
Анализируя события последних минут, Оля с ужасом поняла, что не помнит абсолютно ничего, что было до этих последних минут. Кто-то вырезал из ее памяти целую жизнь, стер, словно ластиком. Голос, возникший в голове, казался ей болезненным недугом, а попросту шизой.
– Зачем мне в эту квартиру? – задала она себе вопрос и тут же получила чей-то ответ:
– Там тебя ждут.
– Кто? Кто может меня там ждать? – с дрожью спросила Оля саму себя.
– Патрульный в беде! – прозвучало чье-то разъяснение, и у девушки началась истерика.
Единственное, в чем она была уверена, так это то, что она – Ольга.
А что же было до пробуждения среди трупов и силуэта четырехэтажного дома из силикатного кирпича, где ее ждет загадочный патрульный? Что? Сколько она провела у ночных гаражей, она вряд ли бы могла сказать.
Под утро ее обнаружил патруль милиции – девушка, скрючившись, сидела на куске шифера под дверью барака.
В психиатрической больнице доктор Вагнер попытался выяснить, кто она и откуда, но пациентка только растерянно озиралась по сторонам и плакала, плакала, плакала…
А в голове рефреном звучал тот же голос: «Ты должна идти. Ты должна собирать информацию…» Оля не стала говорить доктору про голос – тогда бы за нее взялись уже серьезно.
Не добившись ничего путного, врач, порывшись в памяти, чиркнул в истории болезни: «Транзисторная глобальная амнезия, предположительно».
Предположительно – это было теперь единственное точное определение судьбе Оли. С «предположительно» мог начинаться любой рассказ о себе.
Но одно непонятное и таинственное «точно» все-таки дало о себе знать спустя уже пять минут.
Когда фельдшерица в приемном покое, выдавая больничное белье, случайно взглянула на спину новенькой пациентки, то невольно воскликнула: «Ой, надо же… А это что у тебя? Откуда?»
Ольга почувствовала жжение где-то на спине. Потом закружилась голова. Все тело зачесалось, а шея… шея сзади просто горела огнем.
– Что? Что у меня там? Что вы увидели? Что?! – истерично закричала она медсестре.
Та, не говоря ни слова, подвела ее к зеркалу и вынула из кармашка маленькое зеркальце. Спина отразилась в двух зеркалах, и Оля увидела – у основания позвоночника пылают три красных пятнышка, словно три маленьких ожога. Пятнышки были выпуклыми, похожими на обычные родинки привычного телесного цвета. И будь их всего одна, не было бы никаких вопросов, а так они образовывали собой слишком правильный равносторонний треугольник.
– Это у тебя откуда, девочка? – поинтересовалась медсестра.
Перед глазами пациентки взметнулся рой белых мух. Вдруг сквозь их марево отчетливо вспыхнула куча окровавленных птичьих тел. Струи крови медленно растекались по полу. И даже забрызгали чьи-то мужские ботинки. Ольга с удивлением разглядывала неожиданно возникших перед ней мертвых птиц. Но одновременно видела в зеркале и настороженное лицо санитарки, по-прежнему смотревшей ей на спину.
Оля помрачнела и разрыдалась. Ее приводило в отчаяние, что она не знает, откуда все это взялось. И где вообще то, что было ее жизнью? И что за жизнь была у нее?
Но кое-что все же начало выстраиваться: она поняла, что дьявольский треугольник, голос в голове и таинственный патрульный как-то связаны между собой.
3
Ольга упиралась, а ее куда-то тащили силком мимо стеклянных контейнеров с бурлящей голубой жидкостью, мимо непонятных цилиндров и маленьких металлических боксов, откуда торчали щупальца гофрированных шлангов. Потом прямо перед глазами мелькнула страшная длиннющая игла…
Посреди ночи она проснулась от ужаса, но глаза открыть не посмела. Прямо над ней, низко склонившись, кто-то стоял – и это был не сон. Когда взгляд стал невыносим, она все же открыла глаза. Но этот кто-то отшатнулся от нее и мелкой семенящей походкой стремглав вылетел из палаты, захлопнув дверь.
Броситься за призраком Ольга не решилась – страх парализовал ее волю. По телу прошла горячая волна, и девушка приподнялась на кровати.
Отдышавшись, Оля встала и, подойдя к двери, приоткрыла ее. В темном холле у окна стояла старуха.
