заехать в ухо. Именно эти снимки были использованы впоследствии в газете «Боже упаси!», но в таком виде, что сам Жора с трудом смог догадаться о своем в некотором смысле авторстве.
Дольше всех пробыл в номере Валера Бугаев, который имел неосторожность вступить с редактором в философский спор относительно будущего России. Тот сказал, что это его мало волнует, а вот не может ли господин Бугаев написать что-нибудь в жанре компромата про Твердохлеба или, на худой конец, про губернатора Гаврилова. Валера оскорбился и сказал, что он такими вещами не занимается.
— Зачем же вы тогда пришли? — искренне удивился небритый, но все же оставил подготовленный Валерой «Анализ политической ситуации в Благополученской области накануне губернаторских выборов». — Посмотрим, может быть, пригодится, — сказал он и небрежно кинул материал на подоконник.
И действительно, отдельные абзацы этого анализа Бугаев с недоумением обнаружил вскоре разбросанными по разным материалам и даже разным страницам газеты «Боже упаси!», при этом выводы из его умозаключений были сделаны прямо противоположные тем, какие содержались в оставленном им в гостинице тексте.
Без всяких проволочек были приняты на работу лишь два молодых, бойких журналиста из редакции «Вечернего звона», специализирующиеся на «светской хронике» и скандалах. Им даже был выдан аванс, после чего они побежали рыскать по городу в поиске сенсаций, которые, в случае их отсутствия, должны были сами же и организовать.
Люди Фуллера пытались, правда, привлечь к сотрудничеству кого поименитее и даже снарядили небольшую делегацию к писателю Суходолову, жившему в последние годы совершенным отшельником и почти ничего не писавшему, но тихо, со стороны сочувствовавшему порушенной жизни. Привезли ему готовый текст в поддержку Зудина и просили только одного — собственноручного автографа, намекая на возможность содействия в переиздании его романа десятилетней давности. Писатель в деньгах нуждался, и очень, так как довольно приличный гонорар, который он получил в свое время за роман и на который рассчитывал безбедно прожить следующие лет десять, как только объявлена была либерализация, в одночасье превратился в пыль, и многолетний каторжный труд писателя пошел коту под хвост, если, конечно, не считать славы и звания лауреата Госпремии. Суходолов выслушал гонцов, почитал бумажку и гордо заявил, что ничего он подписывать не будет, потому что писатель не может никого поддерживать, писатель должен оставаться со своим народом!
Но нашлись другие, правда, не такие именитые, зато и не такие гордые, которые подписи свои весьма выгодно запродали зудинскому штабу, объясняя это самим себе и окружающим тем, что раз уж нынче все продается и все покупается, то почему же именно они должны оставаться альтруистами.
После выхода в свет первого номера газеты «Боже упаси!» сильно возмущенные Жора Иванов, Сева Фрязин и Валера Бутаев снова заявились в штаб Зудина, желая получить разъяснения, каким образом их имена оказались под материалами, которых они не делали, и куда подевались те материалы, которые они отдали лично в руки небритому редактору. Причем Сева Фрязин вообще ничего не писал и не отдавал, он даже не приходил в штаб, но его имя также значилось под какой-то белибердой, опубликованной в газете. Однако дальше прихожей пресс-службовского номера компанию не пустила охрана, а когда Жора попытался качать права, все трое были в довольно грубой форме вытолканы с этажа на лестницу. Что касается старухи Сухановой, то ее во время вычитки того же первого номера хватил сердечный приступ, и она была увезена из штаба в областную клиническую больницу имени профессора Очаковского, где и находилась вплоть до завершения выборной кампании.
— Где вы понабирали этих идиотов? — говорил Фуллер Зудину. — Кто вас просил их приглашать?
— Я думал… — попытался оправдываться Зудин.
— Он думал! У нас без вас есть кому думать. Ваше дело выглядеть. Идите к визажисту, через полчаса едем на встречу с избирателями!
Где и что должен Зудин говорить избирателям, придумывали в группе политологов, находившейся здесь же, на 11-м этаже. Зудину эти политологи казались совершенными бездельниками, но само их присутствие, конечно, придавало штабу респектабельность. На двери соседнего с ними номера висела табличка «Служба имиджа», и здесь он чувствовал себя более или менее уютно среди симпатичных молодых девушек — парикмахера, визажиста, стилиста, психолога и хореографа. Они обихаживали его перед каждым выходом на публику, а с девушкой-хореографом, учившей его правильно двигаться и танцевать под современные ритмы, у него вообще возникли доверительно теплые отношения, и, если бы не выборы, он бы, пожалуй, пошел дальше, но сейчас вся его жизнь, каждый час и каждая минута были расписаны безжалостным Фуллером, и он должен был подчиняться этому жесткому режиму. Один раз Зудин попытался сопротивляться, заявив: «Это все-таки моя избирательная кампания!», на что Фуллер спокойно заметил: «Неужели? Может быть, и деньги ваши?» И Зудин заткнулся.
Был еще отдел по работе с избирателями и специальная, сильно засекреченная группа, работавшая против других кандидатов, в основном методом сбора и сброса в прессу компромата. И была шумная, какая- то сумасшедшая группа обеспечения культурной программы, занимавшая два полулюкса, здесь можно было встретить известных артистов, вламывавшихся среди ночи со всей своей свитой и первым делом выяснявших вопрос о форме расчета (все предпочитали наличной валютой), мимо Зудина они проходили по коридору, не замечая и не реагируя, он был для них пустое место, но случалось, что сам Фуллер за руку приводил его в артистические номера со словами: «А вот и наш кандицат!» — тогда артисты начинали принужденно улыбаться, шутить и после бокала непременного шампанского «за знакомство» лицемерно желали ему победы. Зудину казалось, что и артисты, и, главное, Фуллер его презирают, относятся к нему как к некоему неодушевленному объекту, может быть, кукле и что он, Зудин, хоть и кандидат, но никакой не хозяин здесь и не начальник над Фуллером, а хозяева и начальники его предвыборной кампании находятся далеко отсюда, и он их, возможно, никогда не увидит и не узнает.
Однажды Зудин нос к носу столкнулся в коридоре 11-го этажа с тем самым «банкиром», с которым случайно познакомился в Ницце, и кинулся к нему, как к старому другу, но тот повел себя странно: стал говорить, что он буквально на пару часов и ему, собственно, нужен не он, Зудин, а Фуллер, «так что извини, брат, как-нибудь в другой раз», после чего скрылся за дверью люкса. «А зачем банкир приезжал, что-нибудь не так у нас?» — спросил потом Зудин у Фуллера. Тот посмотрел на него удивленно и сказал: «Какой банкир? А, этот… Это не банкир». «А кто?» — растерялся Зудин. «Не забивайге себе голову ненужной информацией», — ответил Фуллер.
В субботу с утра Зудина нарядили в джинсы и майку — с его же собственным изображением спереди и надписью «Тот самый Зудин!» сзади — и в таком виде возили в городской парк, где он лично катал ребятишек на ослике, пожимал руки их родителям и раздавал бесплатное мороженое. В обед его переодели в светлые брюки и яркую цветную рубашку и повезли в университетский городок, где уже ждали студенты, многие из которых подрабатывали в штабе Зудина — распространяли газеты, расклеивали плакаты и даже ходили агитировать за него по домам, правда, не слишком успешно, потому что граждане боялись открывать двери незнакомым молодым людям. Выступая перед студентами, Зудин сделал упор на то, что он — такой же, как они, можно сказать, один из них, более того — любой студент, который сегодня голосует за Зудина, может сам через несколько лет баллотироваться в губернаторы. «Если, конечно, к власти в нашей области не вернутся, боже упаси, коммунисты!» — это была ключевая фраза всех его выступлений. При слове «коммунисты» студенты заученно выдали: «У-у-у!» Вечером на Зудина надели смокинг и бабочку и повезли на площадь, где уже три часа шел рок-концерт звезд эстрады. Там он пытался что-то спеть в обнимку с Аликом Загмановым и даже станцевать с девицей из варьете-дуэта, при этом она расплющила об него свой бюст и томно заглядывала в глаза, на что порядком уставшая публика отреагировала, правда, вяло. Но потом началось самое интересное. Зудин подошел к микрофону и, тяжело дыша после танца, объявил, что вот сейчас здесь будет разыграна лотерея для молодежи города Благополученска и победитель ее получит путевку в… Тут он сделал паузу, площадь притихла, и он выкрикнул что было сил:
— Соединенные! Штаты! Америки!
На сцену выкатили стеклянный барабан, публика взревела и ломанулась к нему, так что дежурившие омоновцы едва сдержали натиск. Зудин предусмотрительно отошел в глубь сцены и предоставил проводить розыгрыш опытному в таких делах Яше Молькину.
— Ну-с, — сказал Яша, — у кого с собой есть комсомольский или партийный билет, поднимите руки!
Толпа разочарованно загудела, но несколько рук все же поднялось.
