проект увольнения господина рейхскомиссара»[298].
Предложение упало на благоприятную почву. Дело в том, что между Розенбергом и Кохом давно существовала открытая вражда и ненависть. Их борьба порой принимала до неприличия карикатурные формы[299]. Еще 19 марта 1943 г. Розенберг послал официальную докладную записку Гитлеру, в которой писал: «Рейхскомиссар Кох с первого дня своего назначения не признает определенного Вами рейхсминистра Востока»[300]. Получив дополнительные аргументы, министр твердо решил добиваться смещения Коха. Но это оказалось не так-то легко. С точки зрения партийной дисциплины рейхскомиссары были ответственны перед Борманом, а не перед Розенбергом, который стоял выше их лишь в менее важной правительственной иерархии. Это, в частности, проявлялось и в том, что возможности рейхсминистра руководить церковной политикой были ограничены.
Коха назначил лично Гитлер, и сменить его мог только он. 19 мая 1943 г. в ставке фюрера в присутствии Бормана состоялись переговоры Гитлера с враждующими сторонами. Согласно протоколу беседы, составленному Борманом, министр начал с заявления, что «уже полтора года Кох не признает министерство. Посещающие Украину постоянно сообщают, что Кох почти с призрением отвергает всякое распоряжение Розенберга». Но, в сущности, речь шла не столько о личных отношениях, сколько о двух направлениях политики на Украине — использования национального движения (в том числе автокефальной церкви) там в германских целях или его жесткого подавления. Так, Розенберг указал, что «если на Украине партизаны и существуют, то это вызвано дефектным политическим руководством Коха» и тот «ежедневно создает своей политикой новые банды». Рейхскомиссар отверг все обвинения, заявив в свою очередь, что «политический отдел рейхсминистерства через публичные телеграммы хочет взорвать Рейхскомиссариат Украины». В итоге Гитлер призвал к примирению и «тесной совместной работе», но практически во всем поддержал Коха. Фюрер назвал Украину «матушкой России», а украинцев «сильными представителями великорусской мировой державы». Он подчеркивал, что всякая мягкость по отношению к ним является ошибкой: «Только слабые генералы могут полагать, что мы выиграем украинцев для нас, если мы их вооружим, они не видят второго шага такого вооружения… Украинский конь должен быть взнуздан по жестким законам войны, мнение, что его можно выиграть добротой, ошибочно»[301].
И РМО на время было вынуждено отказаться от своих планов в отношении Украинской Церкви. При этом главные пункты своего абсурдного указа от 1 октября 1942 г. Коху не удалось реализовать на практике.
Большое внимание со стороны всех представителей оккупационных властей, вне зависимости от степени жесткости их церковной политики, уделялось использованию религиозной темы в идеологической работе. В прессе всячески подчеркивалось, что новый режим несет религиозную свободу. Настойчиво «рекомендовалось» в проповедях и во время церковных церемоний выражать верноподданнические чувства к А. Гитлеру и рейху. Духовенство заставляли участвовать в «праздновании» годовщины начала войны и тому подобных дат. Активно распространялась соответствующая литература, к примеру, такая листовка- молитва: «Адольф Гитлер, ты наш вождь. Имя твое наводит трепет на врагов. Да придет третья империя твоя. И да осуществится воля твоя на земле…»[302]
Причем нацисты порой пытались изменить не только характер проповедей, но и сам процесс богослужения. Знаменателен неоднократно повторявшийся случай, когда бурный протест верующих вызывали незначительные, на взгляд немецких администраторов, перемены церковного порядка — введение нового (григорианского) стиля[303]. Об этом свидетельствует, например, бюллетень полиции безопасности и СД от 21 сентября 1942 г.: «В середине декабря 1941 г. некоторые коменданты местностей (в Стругах Красных и в Острове), ссылаясь на предписание вышестоящей инстанции, потребовали от православных совершать все церковные праздники, также и Рождество, по григорианскому календарю. Это неожиданное требование вызвало среди верующих бурю негодования…: „Такое насилие над Церковью не совершали даже большевики… Но мы не покоримся“… священник, не желая ни нарушать церковного порядка, ни вступать в конфликт с немецкими войсками, должен был покинуть Струги. После этого местный комендант распорядился привести местного священника из соседнего селения… и заставил его проводить рождественское богослужение по григорианскому календарю… В этот день почти не было прихожан, а те немногие, кто из боязни перед комендантом присутствовали на богослужении, были очень расстроены и сконфужены»[304].
С 1943 г. уже во многих германских официальных документах ясно чувствовалось сомнение в правильности ряда аспектов выбранного курса церковной политики. Поэтому идеологи рейха неоднократно выражали удивление по поводу того, какое значительное место заняла Русская Церковь в патриотическом движении в Советском Союзе. В бюллетене полиции безопасности и СД от 7 мая 1943 г. указывалось: «Советская пропаганда сумела ловко использовать религиозные чувства населения в своих целях. Церкви и массы все в большей степени получают поощрения. Как стало известно из Москвы, наплыв жителей в церкви в пасхальные дни был значительным. Этот факт пропагандистски весьма сильно используется и находит распространение прежде всего у союзников»[305].
Германские властные структуры внимательно следили за изменением религиозной ситуации на советской территории. Например, как уже говорилось, в одном из архивных дел фонда ОКХ содержатся подробнейшие материалы о церковной жизни в СССР за июнь 1944 — март 1945 гг.[306] Встреча И. Сталина с руководителями Русской Церкви в сентябре 1943 г. и последовавшее за ней резкое улучшение положения религиозных организаций в СССР заставляли германские власти предпринимать некоторые контрмеры. Конечно, влиял и военный фактор — страшные поражения на Восточном фронте вынуждали искать дополнительные средства борьбы, в том числе активное использование Церкви.
Еще в первой половине 1943 г. прежняя линия религиозной политики, как правило, неукоснительно соблюдалась. Так, в бюллетене полиции безопасности и СД от 5 февраля были приведены как по-прежнему актуальные директивы Гитлера, данные в августе — сентябре 1941 г. войскам вермахта[307]. А 27 февраля и 13 марта 1943 г. А. Розенберг вынужден был в своих письмах к М. Борману дважды униженно оправдываться по поводу, в сущности, мелкого факта разрешения нескольким священникам из рейха приехать и служить в немецких колониях на Украине. Он объяснял, что эти священники фольксдойче лишь «спасались ранее» на территории Германии, ссылался на аналогичное разрешение Гиммлера и заверял: «В моем ведомстве никогда не существовало мнения, что данная фюрером в июле 1941 г. направляющая линия о допущении духовенства на занятых восточных территориях сегодня больше не пригодна… Само собой понятно, нельзя допускать священников из рейха, по происхождению не фольксдойче из немецких поселений на Украине. Особенно категорически исключено католическое духовенство»[308].
Некоторые изменения произошли в конце 1943–1944 гг. Желая противодействовать советской пропаганде, РСХА с согласия Партийной канцелярии само выступило инициатором проведения серии конференций православных архиереев, таким образом заметно активизируя церковную жизнь. Первой состоялась 8–13 октября 1943 г. в Вене конференция иерархов Зарубежной Русской Церкви, отношение к которой с 1941 г. было очень настороженным и недоброжелательным. А затем в марте — апреле 1944 г. состоялась целая серия подобных конференций: две в Варшаве — епископов автокефальной и автономной Украинской Церкви, в Минске — иерархов Белорусской Церкви и в Риге — духовенства Прибалтийского Экзархата Московской Патриархии. Возглавлял их организацию и проведение руководитель группы IVA РСХА штурмбаннфюрер СС Нейгауз. Работники РМО несколько скептически относились к пропагандистской эффективности таких конференций, но включились в их подготовку. Так, во время переговоров 7 марта 1944 г. руководителя политического отдела рейхскомиссариата «Остланд» Трампедаха с Нейгаузом и берейхслейтером Партийной канцелярии Шмидт-Рёмером последние убеждали его, «что религиозно- политическая пропаганда Православной Церкви СССР на Балканах, особенно в Болгарии, приводит к очень заметному росту доброжелательного восприятия Советского Союза и что необходимо предотвратить это антибольшевистскими заявлениями русских православных церквей»[309] . 29 июня 1944 г. РМО просило сообщить МИД о воздействии заявлений состоявшихся конференций на Юго-Востоке Европы и отношении к этим заявлениям Поместных Церквей. В запросе подчеркивалось: «Данная акция в первую очередь имела цель противодействовать советской церковной политике на
