Влюбленный притворил дверь библиотеки и нетерпеливо вскрыл конверт. Лиза Астахова писала:
«Многоуважаемый Петр Валерьянович! У меня возникла неотложная нужда как в Вашем совете, так и в Вашей помощи. Надо, чтобы кто-то, лучше мой настоящий друг, каковым я Вас считаю, спокойно и доброжелательно выслушал меня и дал дельный совет.
Прошу, если Вас не держат более срочные дела, по прочтении сего послания поспешить к нам, где я Вам сообщу все в подробностях, потому как порой на бумаге изложенное выглядит отличным от действительного. С почтением. Ваша Елизавета Астахова».
— Ваша Елизавета Астахова, — точно в забытьи повторил Жемчужников и жадно поцеловал строчки, написанные любимой рукой. — Никакие срочные дела не удержат меня, мой ангел, моя зеленоглазая русалочка… Самая обольстительная ведьма на свете!
К особняку Астаховых он прилетел как на крыльях, дернул колокольчик и, едва дворецкий Гектор открыл дверь, не дожидаясь, когда тот спросит его о цели визита, и нарушая элементарные требования этикета, просто отодвинул слугу в сторону и помчался наверх по лестнице к апартаментам своей любимой.
Слова Гектора остановили его уже на последней ступеньке лестницы:
— Княжна изволит ждать вас, сударь, в библиотеке…
Библиотека была внизу, но, как с усмешкой подумал о себе Петя, для бешеной собаки семь верст — не крюк, он тут же сбежал с лестницы и только у двери позволил себе перевести дух. Таким запыхавшимся негоже представать перед девушкой своей мечты. Он постучал и услышал голос, нежный, как у ангела:
— Входите, Петруша!
Как она была хороша! Сидящая в кресле у окна и освещенная лучами весеннего солнца. Кожа лица, нежно-розовая, подчеркивала яркую зелень глаз, опушенных длинными черными ресницами. А губы, о, губы…
— Петя! Петр Валерианыч! — позвала Лиза. — Что это вы меня так разглядываете, будто впервые увидели? А может, вы пришли, чтобы попрощаться со мной, и потому стараетесь запомнить и унести в душе мой светлый образ?
Лиза нарочно сказала так, чтобы вывести Петра из задумчивости и опустить на землю. Так и случилось. Петр очнулся.
— Почему я должен с вами прощаться? — удивленно спросил он и, спохватившись, добавил:
— Простите, я так был ошеломлен вашим письмом, что даже забыл с вами поздороваться. Доброе утро, Елизавета Николаевна.
— Доброе утро, — едва сдерживая улыбку, кивнула она и звякнула колокольчиком, который стоял перед нею.
Почти тотчас дверь отворилась, и дворецкий вошел с подносом, на котором стоял графин с рубиновой жидкостью, маленькие рюмочки и нехитрая закуска. Гектор по молчаливому кивку княжны наполнил рюмки и удалился, плотно прикрыв за собой дверь.
— Садитесь поближе. — Лиза кивнула на стул с высокой спинкой. — Мужчины ведь, когда говорят о делах, стараются заодно пропустить рюмочку, не правда ли? Вот я и подумала… Петруша, не хмурьтесь, неужели вы такой же ретроград, как наши салонные старички? Сейчас скажу, зачем я просила вас прийти… Но отчего вы так поскучнели, Петенька?
— От вашего делового тона, Елизавета Николаевна. Я-то думал, надеялся, что после моего вчерашнего предложения вы приняли решение, а вы, оказывается, собираетесь говорить со мной как… мужчина с мужчиной…
Все-таки девице можно было бы хоть чуть-чуть пококетничать, а она его потчует вином и собирается говорить о деле, будто ей не восемнадцать лет, а все сорок.
Глаза Лизы лукаво сощурились.
— Что мне нравится в вас, Жемчужниковых, так это целеустремленность. Уж если вы чего-то добиваетесь… Но к делу!.. Полноте, Петруша, все не так уж мрачно. Попробуйте вино. Это настоящий португальский вермут…
Жемчужников взял рюмку и буркнул:
— Вы разговариваете со мной, точно почтенная матрона с глупым ребенком, и потому мне грустно.
Нет ничего ужаснее, когда девушка напускает на себя серьезность. В эти минуты в сердцах мужчин появляется страх, как если бы они увидели нечто нереальное… Слушаю вас, моя драгоценная!
Лиза тоже взяла рюмку и задумчиво покрутила в тонких длинных пальцах.
— Пока я размышляла в одиночестве, все казалось таким ясным и стройным, но вот нужно рассказать вам о моих подозрениях, и я будто слов не могу подобрать… Придется вам потерпеть, ежели рассказ мой не будет выглядеть столь уж связным… Вы наверняка слышали, что нас… что меня… в общем, по Петербургу ходят слухи, будто мы с папенькой чуть ли не чернокнижники… Вы понимаете?
— Понимаю, — кивнул Петр. — Особенно все поражаются, что вы людей как бы насквозь видите. Я и сам не далее как накануне был тому свидетелем. Стало быть, то, о чем говорят, не одни лишь слухи…
— Ваша правда. — Лиза так смутилась, что покраснела; кажется, только теперь она начала понимать, чем оборачиваются ее необдуманные поступки. — Кое в чем я сама виновата…
— Да уж, коли все так и обстоит и ваши способности — не фокус, не шутка, лучше бы вам, Лизонька, того не показывать. Народ наш темен и малообразован, даже когда читает Гомера или Аристотеля… Вот меня — другое дело, меня можете рассматривать, все мои внутренности — сколько душе угодно. Буду польщен. Я, Лизонька, ничего против не имею, я весь перед вами.
— Вас, Петруша, рассматривать насквозь — будто листать учебник по анатомии — изнутри вы ничем не испорчены. Впрочем, как и снаружи… Только я хотела поговорить совсем о другом. В Петербурге обо всех судачат, никто, пожалуй, пересудов не избегнет, ежели и захочет. Иное дело, как все происходит. Я на досуге подумала, соотнесла одно событие с другим и поневоле пришла к выводу, что слухи о нас с папенькой кто-то устраивает. Слишком уж они направленны и злы. За последние три года подле меня как бы пустота образовалась. Самые близкие, самые дорогие мне люди оставили меня, а Аннушка, которую я считала своей лучшей подругой…
Лиза нервно сглотнула, словно ей не хватало воздуха. Оказывается, несмотря на то, что времени прошло достаточно, рана еще свежа… Молчание затягивалось, и Петр поспешил ей на помощь:
— О какой Аннушке вы говорите, Лиза?
— Об Аннушке Гончаровой. Теперь она графиня Галицкая… Она указала мне на дверь, как если бы я ее чем-то смертельно обидела или она узнала обо мне нечто уж вовсе отвратительное… Она даже не попыталась мне ничего объяснить…
Лиза склонила голову, снова переживая удар, который нанесла ей бывшая подруга.
— Я все-таки хочу узнать, что случилось, с чего это началось, понимаете? Именно за последние три года… Петруша, согласитесь ли вы мне помочь?
— Конечно, соглашусь, — оживился Жемчужников. — После знакомства с Эдгаром По я в глубине души мечтал провести какое-нибудь расследование…
— Кто он такой, ваш Эдгар По? — поинтересовалась Лиза. — Английский жандарм?
— Писатель, — пояснил Петр. — Дикий американец, а пишет захватывающе. Можно сказать, направляет мысль на поиск. Его книга попала ко мне случайно…
— Вы изучали английский? — приятно удивилась Лиза.
Ее отец знал французский, итальянский, немецкий, немного испанский, а свою неизвестно на чем основанную нелюбовь к британцам перенес и на их язык: не изучал его из принципа. Как и Жемчужников, он тоже считал американцев дикарями и после романов Фенимора Купера полагал, будто они в большинстве своем авантюристы и хамы.
— Изучал, — ответил между тем Жемчужников, — меня всегда интересовали народы, столь непохожие на нас… Но это скорее матушкина заслуга. По ее мнению, современный человек должен быть любознательным, а потому и во всех областях образованным… Но вам не кажется, Лизонька, что мы отклонились в сторону от нашей основной темы?
5
Пожалуй, в Петербурге не было дома, куда Петр Жемчужников не мог бы прийти с визитом. Огромное богатство отца открывало ему все двери.
Свое расследование Петр решил начать с семьи Галицких. Собственно, Анну Дмитриевну он беспокоить
