действия зловеще: 'Никого из этих тварей нельзя оставлять в живых!'
Опять жизнь загоняет Наташу в угол. Казалось бы, кто ей этот бывший студент по кличке Знахарь? А вот поди ж ты! Не только пошла вместе с ним на опаснейшее для жизни предприятие, но и раздумывает, как бы помочь ему убрать… сущую ерунду! Всего-навсего, небольшой заградительный отряд войск НКВД. Кстати, сколько их там может быть? Домик-то сравнительно небольшой.
Наверное, эти слова она произнесла вслух, потому что Петр на них ответил:
— Их там семеро. Остальные стоят на выходе из села. Если точнее, там для них вход, потому что отсюда дорога ведет лишь на маленький железнодорожный полустанок, а оттуда на большой тракт… Как бы они ни называли наше село: мятежным, восставшим, никому и в голову не придет, что крестьяне могут здесь организовать сколь-нибудь серьезное сопротивление. Особенно теперь, когда умирают от голода.
— Значит, в доме их шестеро? — уточнила Наташа, в глубине души удивляясь собственной воинственности.
— Шестеро, — кивнул он.
— А у нас одна винтовка.
— И топор, — добавил он.
— И ты сможешь вот так хладнокровно расстрелять их одного за другим, даже если мы застанем их врасплох?
— А ты помнишь ту яму, полную трупов? Все ещё будешь говорить о людях, на которых у меня не поднимется рука?
Наташа вдруг как наяву услышала далекий голос Катерины: 'Иде ты бачыла людыну? Не люды, вовкы, скаженни собакы!'
— Ну, я пошел! — прервал её размышления Петр и шагнул по направлению к дому, где устроили свой пост энкавэдэшники.
— Погоди! — остановила его Наташа, — Все равно одному с шестерыми не справиться. Тут нужна хитрость… Тащи конюха… ну, того, которого ты оглушил.
— И зачем он нам?
— Пусть позовет из дома ещё кого-нибудь, якобы на подмогу.
— Соображаешь! — Алексеев одобрительно посмотрел на нее, и взгляд его будто прояснился. Теперь врач становился уже не смертником, а как бы стратегом.
Оглушенный пришел в себя и, когда Петр приставил к его голове винтовку, задрожал. Глаза его умоляли о пощаде.
— Кто тебе обычно с лошадьми помогает?
— Митька… Некрасов.
— Позовешь своего Митьку, я тебя убивать не стану. Понял?
Алексеев подтащил связанного к крыльцу и вытащил изо рта кляп, не убирая от головы винтовку.
— Зови своего Митьку.
Тот осторожно прокашлялся. Голос его звучал вполне мирно, по-деловому.
— Митька, Некрасов, Гнедок с привязи сорвался, поймать не могу.
Несколько минут спустя в доме громыхнуло что-то вроде пустого ведра. Кто-то матюкнулся, и сонный голос ответил:
— Иду! Ничего без меня сделать не можешь, растяпа!
Петр тут же вернул кляп на место и оттащил связанного в сторону.
Вышедшего на крыльцо он так сильно ударил по затылку обухом топора, что тот скатился со ступенек и замер безжизненной тушей.
— Что там случилось? — крикнули из дома. — Митька, ты что, упал, что ли?
Алексеев склонился над поверженным.
— Готов, — шепнул он.
— Черт знает что! — продолжал ругаться кто-то в доме. Там в соседней комнате зажегся огонек лампы — кто-то начальственный собирался выйти, навести порядок.
Его врач сшиб с крыльца тем же способом, но, падая, военный успел изумленно вскрикнуть:
— Твою мать!
— Товарищ капитан!
Теперь, кажется, проснулись и остававшиеся в комнате дозорные. Они не спешили выходить. Совещались. Петр, пригнувшись у самого окна, слышал, как они переговариваются. Оно и понятно, кто бы в этом глухом селе мог напасть на военный пост? Это же не гражданская война! Не граница. О бандитах в этих краях уже давно не слышно… Как бы то ни было, но выходить никто не спешил.
Здоровые сильные мужики, отъевшиеся на непыльной службе, привыкшие к безропотному повиновению людей, которых они карали и миловали по собственному усмотрению, теперь откровенно перепугались. Как и всякий, имеющий немало грехов на совести и втайне ожидающий за них возмездия. Рано или поздно. Сегодня, им казалось, было ещё рано.
— Ну, и как их теперь выманить, стратег? — вполголоса спросил у Натальи мститель, выводя её из оцепенения — она никак не могла поверить в то, что принимает участие в нападении на военный пост.
— Сделать вид, что дом подожгли, — тем не менее ответила она.
— Молодчина! — он хлопнул её по плечу, как хлопнул бы соратника-мужчину.
— Тише ты, медведь, кости переломаешь! — прошипела она, потирая ушибленное плечо.
Петр сунул ей в руки винтовку.
— Стрелять умеешь?
— Умею.
— Я в сарай, за сеном, а ты стреляй в первого, который высунет нос за дверь!
Никто нос не высунул, но теперь и Наташа слышала, как в доме совещаются.
Алексеев вернулся с двумя охапками сена, которые свалил по обе стороны от крыльца и поджег. Взял у Наташи из рук винтовку, поднял топор, а её заставил отойти подальше, к сараю, и прилечь на снег.
Пламя осветило дом, в котором тут же кто-то истошно закричал: 'Горим!' Открылась дверь, и на крыльцо осторожно выглянул мужчина с пистолетом в руке. Он тщетно вглядывался в окружающую темень, но блики пламени мешали разглядеть хоть что-то дальше крыльца.
Почему Петр не стреляет? И сама ответила на мысленный вопрос. Потому что их услышат на другом конце села.
Не услышав выстрела, военный осмелел и быстро сбежал с крыльца, и тут топор его сразил.
Больше никто из дома выйти не пытался. Сено погасло.
— Их там осталось трое, — сказала Наташа.
— И до утра они вряд ли высунут нос, — задумчиво проговорил Петр. — Слышишь, для верности они решили забаррикадироваться.
Наташа тоже услышала, как осажденные закрывают двери на заржавевший засов и подтаскивают что-то тяжелое.
— Ладно, пусть сидят, — решил врач, — нам это только на руку. Видела, у них здесь сани стоят. Сейчас мы поедем, похороним Зою, заберем детей и… В общем, есть у меня одна идея.
Двое резвых лошадок за минуту домчали сани до дома Алексеевых. Петр взял труп жены на руки и, не оборачиваясь, велел Наташе:
— Я все сделаю сам. А ты иди, собирай детей.
Она справилась быстро, как смогла. И все теплые вещи, какие удалось собрать, вынесла в сани, куда одного за другим усадила детей.
Петр вернулся опустошенный, обессиленный, словно сутки провел на каторжной работе. Ни о чем её не спрашивая, он молча сел в сани и взмахнул вожжами.
— Что ты решил? — спросила его Наташа.
— В одиннадцать вечера есть проходящий поезд на Москву. Можно сесть в него и выйти где-нибудь возле Тулы.
— А ты не хочешь поехать в противоположную сторону?
— Куда это? — удивился он.
— На юг. В Туркмению… Не знаю, что решишь ты, а мне нужно именно туда. У меня в Ашхабаде дочь,
