же его так назвал? Выяснилось, он сам, ибо от рождения прозывался Феодором, но судьба заставила его не только пуститься в бега, но и сменить имя.
Значит, и раньше князьям несладко приходилось. Феодор Стародубский стал Сильвестром Астаховым. Фамилию взял по матери. Именно в её роду появлялись на свет люди, отмеченные особой печатью, — способностями, не каждому человеку свойственными, — склонные к ясновидению и умению излечивать недуги, даже ученым врачам неподвластные.
Его отец Георгий Поплавский погиб на службе в армии, так и не узнав, что у него родился сын. Жили они с матерью в нищете, на далеком прикарпатском хуторе, и, задавленная нуждой, его красавица-мать умерла рано, не успев поведать сыну о его корнях и предках.
Янек думал, что остался на земле один-одинешенек, без каких бы то ни было родственников, но судьба, по-видимому, сжалилась над ним. В огне революции и гражданской войны он встретил девушку, которая оказалась пусть его дальней, но родственницей. И, главное, что она сделала для Яна вернула ему его корни. Иными словами, рассказала Поплавскому его родословную, отчего он перестал чувствовать себя таким одиноким. Будто после их разговора духи умерших предков взяли над ним покровительство и порой в трудные минуты являлись ему, чтобы помочь или научить пользоваться даром, который достался ему в наследство, чтобы уже Ян передавал его своим детям и внукам…
Кто был его отец, как погиб, Ян думал, что уже не узнает никогда. Но мир велик и… тесен. Встретившаяся ему юная родственница княжна Ольга Лиговская рассказала, что Янек был не просто сыном безвестного солдата, но внуком князя, который отказался от сына, когда тот женился по любви на простой крестьянке. То есть матери Янека.
Его дед и бабка по материнской линии трагически погибли от рук разбойников, а их дочь была вынуждена прервать свое обучение в городской женской гимназии. Возлюбленный её не оставил, женился на черноокой Ганне и переехал на её хутор, но что он мог дать ей, сам нищий, лишенный отцом наследства.
По мнению крестьян, Ганна Поплавская слишком много о себе мнила. 'Коровий князь' — издевались над Яном хуторские мальчишки. И он невольно стал подозревать, что рассказы матери о князе-отце всего лишь придуманная ею красивая сказка.
Но вот он встретил Ольгу, и та подтвердила:
— Да, Янек, твой отец был правнуком петербургской княжны Елизаветы Астаховой, которую твой прадед, польский шляхтич Поплавский, увез из-под венца…
Ян был благодарен Ольге. Не потому, что княжеские корни давали ему какое-то преимущество перед другими советскими людьми. Скорее, теперь они бы лишь навредили ему, но он мог с чистой совестью попросить прощения у своей покойной матери за то, что ставил под сомнение её рассказы.
Подумать только, возможно, где-то до сих пор жив его дед князь Данила Поплавский… Но лучше об этом не знать. Чтобы не подвергать опасности свою жизнь и жизни близких, не стоит Яну никогда об этом даже упоминать.
Перед его глазами был пример самой Ольги, которая много лет живет по чужим документам и помнит только она, да живущий в Швейцарии дядя Николай Астахов, что никакая она не Наталья Сергеевна Романова, в девичестве Соловьева, а Ольга Владимировна Лиговская…
А сон был таков. Ян увидел старорусский деревянный терем. Стояла темная летняя ночь, и его зрение во сне было особым, ночным. Он видел, как кошка, ясно и отчетливо.
Люди в тереме давно спали, виднелся лишь слабый свет висящих перед образами лампад. И в одном самом верхнем окошке горела свеча. Вот из того окошка и выбрались на крышу две фигуры: мужская и женская. Они остановились на краю крыши, и мужчина крепко привязал женщину к себе.
Даже издалека было видно, как напугана женщина. И как мужественно пыталась она преодолеть свой страх. Мужчина взял её за руку и шагнул вниз. Связывающая их веревка натянулась, женщина вскрикнула, но мужчина рванулся вверх движением пловца, гребущего короткими саженками, и они полетели.
— Нет, не может быть! — Ян проснулся среди ночи от собственного крика. — Люди не летают!
'Если ты и вправду так думаешь, зачем кричишь? — прозвучал в его голове насмешливый голос прадеда. — Откуда тогда сказки пошли про ведьм, что на помеле летают? А оттуда, что церковники не хотели, чтобы в душах верующих поселялись сомнения, будто летать могут только ангелы. И клеймили летающих, как могли. Вот народ и стал сочинять, что такие полеты — от лукавого. Мол, верующий не взлетит. А если летает, значит, либо ведьма, либо колдун, взявший на подмогу себе нечистую силу. Летать на Руси — всегда грехом было…'
— А как же у нас аэропланы летают?
Прадед на это ничего не ответил, видно, про аэроплан не знал. Сказал только:
— Летают немногие. Свою силу осознавшие. Тот, кто попытается пойти за ними, не будучи к этому готов, погибнет…
Ян не заметил, как опять погрузился в сон. И опять увидел тот же терем. Но уже не ночью, а рассветным утром. И женскую фигурку, осторожно ступившую на скат крыши. Вот она перекрестилась, раскинула руки, шагнула в пустоту, на мгновение рванулась вверх, но неумолимая сила земного притяжения бросила её вниз…
'Моя жена', — услышал он тоскливый голос прадеда, а потом увидел языки пламени, треск ломаемых ворот и крики разъяренной толпы: 'Выходи, проклятый колдун!'. И увидел убегающего в ночь Сильвестра Астахова.
Как понял Ян, пришедшие 'жечь князя-колдуна' люди считали его виновным в смерти жены. Та, в отличие от мужа, пользовалась у местных жителей особой любовью и почитанием.
Сон, казалось бы, не имел никакого отношения к событиям, происходившим тогда в жизни Поплавского, но он отчего-то решил для себя: работать вместе с Татьяной им нельзя. Слишком легко их можно будет взять. То есть уничтожить сразу обоих. Кто мог бы это сделать, было неясно, но на всякий случай Ян приготовился. Может, у рода Астаховых планида такая: в бега ударяться, имена-фамилии менять…
С той поры прошло несколько лет, Ян уже успокоился, прадед давно ему не снился, жизнь шла по накатанной колее, как вдруг… Собственно, даже не вдруг, но отчего-то в последнее время он стал просыпаться с ощущением тревоги и никак не мог понять её причины.
У Татьяны на работе, судя по всему, дела обстояли нормально, правительство отметило её заслуги перед страной. Сам Ян был любим студентами и не конфликтовал с преподавателями… Дочь Варвара ещё слишком мала, чтобы опорочить себя каким-то аполитичным поступком… Никаких оснований для тревоги вроде не имелось…
Почему же из подсознания вылезло это слово — аполитичный? Значит, что-то неблагополучно в окружающей его жизни? Чего-то он недопонимает, во что-то не вписывается. У страны обнаружились новые враги, а он об этом не знает. Тревога не утихала, и вовсе не о судьбе страны волновалось его подсознание.
Ян так глубоко погрузился в свои мысли, что шел из университета по аллее парка, не замечая красоты осеннего, но ясного солнечного дня, синего неба, высокого и какого-то особенно прозрачного, а лишь машинально подбрасывал ногами желтые кленовые листья. Они падали вновь и словно шуршали: 'Что-то будет, что-то будет…'
Немудрено, что поэтому он резко столкнулся с идущей навстречу женщиной, от неожиданности она уронила сумку, которую несла, и в сумке что-то, весело звякнуло, разбившись.
— Сметана! — огорченно произнесла женщина.
— Ольга! — с запоздалым узнаванием выкрикнул Ян.
— Вы ошиблись, — холодно сказала она. — Меня звать Наталья.
— Ошибся, вы правы, ошибся! — пролепетал он, не зная, как разрядить обстановку. — Перепутал, Наташа. Мы не виделись так давно, что и имя из головы вон…
Он быстро и незаметно огляделся. Никто на их встречу не обратил внимания, кроме двух старушек, сидящих на лавочке. Что подумали они, оставалось только предполагать. Может, посмеялись, что не только они плохо видят, но и молодым порой зрение изменяет. Или посудачили, что и во времена их юности молодые люди прибегали к разным хитростям, чтобы познакомиться с понравившимися женщинами…
Наташа Романова про себя подивилась: получается, вот такого она боялась пятнадцать лет? Воистину,
