Что касается жанров, то нужно сказать следующее, бегло и пользуясь аналогией: не может быть л ю б о г о количества литературных рядов. Как химические элементы не соединяются в любых отношениях, а только в простых и кратных, как не существует, оказывается, любых сортов ржи, а существуют известные формулы ржи, в которых при подставках получается определенный вид, как не существует любого количества нефти, а может быть только определенное количество нефти, – так существует определенное количество жанров, связанных определенной сюжетной кристаллографией.
Они осложняются тем, что осуществляются в различном материале, и ценность материала в них разная, иногда даже они переходят в отдел коллоидальной химии и имеют установку чисто на материал{210}.
Экстракт
Для облегчения полемики сообщаю формулировку своих возражений т. Переверзеву, заранее извиняясь перед ним за то, что мои возражения короче его книги и поэтому менее точно сформулированы.
Возражение первое характера общего
Так как литературные произведения в своей технике изменяются довольно быстро и во всяком случае претерпевают за несколько лет часто очень серьезные изменения, то для выяснения влияния на них социального базиса нужно исследовать этот базис в том же масштабе, то есть в той степени разделительности, которая соответствовала бы реальным изменениям литературного материала.
Возражение второе характера общего
Конечно, литературная заимственность есть явление социальное, если мы будем называть социальным все происходящее в обществе. Но факт переживания определенным литературным явлением тех социальных условий, которые его создали {211}, есть социальный факт особого рода. И жанр должен быть исследован в специфических своих условиях.
Возражение третье характера частного
Утверждение т. Переверзева, что в 30-х годах XIX века дворяне только начинали привыкать к деньгам, что они переживали момент перехода от натурального хозяйства к денежному, я считаю просто неверным. А принимая во внимание масштаб литературных изменений, я считаю рассматривание Гоголя (дворянина, так легко соглашающегося на перенос из 6-й книги в 8-ю) как просто «дворянина», считаю это заявление настолько общим, что оно не может быть использовано ни для какого анализа.
Возражение четвертое характера частного
Указание т. Переверзева на то, что медный подсвечник на щегольском столе Манилова есть факт, прямо вскрывающий социальную сущность Манилова, я считаю возможным опровергнуть тем, что ввод этого подсвечника представляет собою обычный прием комичного, и материал здесь, следовательно, находится в деформированном состоянии.
Все эти утверждения мои сводятся к тому, что я считаю сегодняшнюю работу товарищей, оперирующих социологическим методом, чрезвычайно общей и недооценивающей специфического характера материала.
Что же касается нашей завтрашней работы, в частности, работы над историей литературных гонораров и над историей тиражей книг, то мы не утверждаем, что этими работами вопрос о взаимоотношениях литературного и внелитературного ряда будет разрешен. Но это работы, которые необходимо сделать.
Необходимо вдвинуть в сознание новые факты. Я прошу поэтому товарищей не сердиться на нас за то, что мы принялись за работу, которую они не сделали сами, очевидно, по недостатку времени, ушедшего частично на создание хрестоматий и прочую научно-популяризаторскую работу.
Заготовки II
Горький спорил с одним крупным коммунистом по вопросу: понятно ли для народа выражение «религия – опиум для народа».
Решили спросить красноармейца-караульного.
– Что такое опиум?
– Знаю, – ответил красноармеец, – это лекарство.
Может быть, поэтому сейчас у Иверских ворот религия уже н е о п и у м, а д у р м а н.
Когда пишут о языке газет, то бесконечно упрощают вопрос, приводя примеры неверного понимания слов читателем.
А дело не в этом.
Опиум – это действительно лекарство.
Дело не в понимании слова, а в незнании его тесного значения.
Дело идет не о замене слова словом, а о сообщении читателю наибольшего количества знаний. Слово существует в фразе. Нужны словари не слов, а понятий.
Неважно – русские слова или иностранные.
Пока же мы имеем увлечение переводом, – в этом есть хорошее.
Обнаружилось, что газетчики слов, ими употребляемых, не понимали. Возьмем, например, словари Шафира{212}. Там все неточно.
Впрочем, в одной крупной столичной газете слово «чемпион» было переведено – зачинщик.
Шафир – один из зачинщиков всей истории, он же и чемпион неточного знания слов.
Нужно знать слова. Например, слово х а л т у р а. Откуда оно?
Одни говорят, что это слово греческое, что происходит оно от «халькос» – медь.
У духовенства различались доходы: парофиальные и халтуриальные.
На юге России халтурой называлась плата за требу (богослужение по частному заказу), исполненную вне своей епархии.
Слово это через певчих перешло к оркестрантам. В 1918 – 19 годах это слово начало распространяться, как крысы при Екатерине, и, несомое актерами, завоевало всю страну{213}.
Максим Горький уверяет, что в Казани слово «холт» означает предмет, не отвечающий своему назначению. Например, мыло, которое не мылится. Тогда оказывается, что халтура происхождения татарского.
Мне Рощин-Гроссман, Вяч. Полонский, Сакулин и еще кто-то все время предлагают синтез. Нужно женить формальный метод на ком-то. Дети, говорят, будут хорошие.
Есть две халтуры: греческая и татарская.
Халтура греческая. Это тогда, когда человек пишет не там, где должен писать, и поет не там, где должен петь.
Халтура татарская. Человек работает не так, как надо.
Халтурщики этих двух родов презирают друг друга и находятся в вечной вражде.
Сейчас вражда эта вылилась в борьбу между попутчиками и напостовцами.
Халтурщики первого рода обычно козыряют (халтуряют) талантливостью, халтурщики второго рода – правильностью направления. Существуют смешанные типы – греко-татарские.
Отдельно существует искусство.
Изумительно красноречивый писатель Федорович в «Правде». Когда он пишет про Туркестан, то напускает такую экзотику, как будто это не газета, а постановка Бассалыго{214}. Но напрасно Федорович не пользуется в своих статьях картой и энциклопедическим словарем, тогда бы он знал, что пенгинка не венерическая болезнь и что он заставляет революционных, героических женщин в степях, где проложена железная дорога, проезжать зараз по 200 – 300 верст верхом. Не нужно быть в газете таким красноречивым.
Все это оттого, что у нас, когда хотят похвалить журналиста, так говорят ему. «Какой журналист! Не журналист прямо, а беллетрист!» И думают, что его повышают этим в следующий ранг.
Не нужен ли какой-нибудь ученой экспедиции писатель, который терпеливо ездит на лошади, не боится жары и не рассказывает никому, что у него делается в желудке, если даже он и съест что-нибудь не упомянутое в энциклопедии. Если нужно, обратитесь в редакцию «Нового Лефа», пришлем. Согласны в отъезд. Расстоянием не стесняемся.
