Основным принципом они считают отсутствие случайности, организованность.
– Революция это порядок, – сказал мне седой гость, французский учитель, приехавший в Ленинград.
«Искусство, – мог бы ответить я ему, а в разговоре всегда отвечают не прямо, а на свое, – искусство это принуждение».
Это материал, принуждающий художника, и художник, работающий над материалом.
Но самый бульварный, плохого Тверского бульвара, способ мышления это мышление по аналогии.
Марксизм в самом основном своем стержне, в своей диалектической сущности борется с ним.
Организовывать искусство по Госплану, применять статьи Калинина и цитаты Бухарина, сказанные по другому поводу, к искусству, – плохая шутка.
Доказывать, что Агапов из «Госплана литературы» и есть достижение революции, срастание с ней, – все это уже Госплан. Доказывает [это] только [то], что Зелинский (теоретик конструктивистов) торопится.
Я даже не рад, что Вера Инбер оставила: «1) нейтральные темы (стихи о необязательных предметах, – например, о собаках и т. д.)» – и перешла на вторую ступень, по Зелинскому: «2) темы, которые в поэтессе уже вырастила революция».
Изменив темы, Вера Инбер не сохранила того, что дает ей интерес, – своеобразную интонацию стиха.
Вся теория конструктивистов случайна, натянута, чтобы покрыть расползающуюся или сползающуюся, но не цельную группу.
Я не цитирую умного Зелинского. Он умен, как счетовод, а не бухгалтер. Цифры в отдельных местах верные, а сводка не верная. Человек взял работу выше своей квалификации.
Но ошибки Зелинского типовые.
Если Бухарин говорит, что «различные общественные явления будут иметь между собою нечто общее», то Зелинский быстро конкретизирует это «нечто».
И предлагает «Госплан».
Мне все равно, чем болен Зелинский.
Но болен и громадный, талантливый, уже много давший Сельвинский.
Он рифмует свою тему с жизнью, сгибает ее по трамвайным рельсам жизни.
Владимир Маяковский испортил свою поэму «Ленин», взяв в ней внележащий принцип: перечисления признаков и событий.
Он не построил вещи, а подшил ее подкладкой{177}.
Железная ферма горбится под плоским полотном железной дороги, которую она держит над водой; если она не будет горбиться, то поезд упадет в воду.
Свободу горбиться, свободу быть принужденным своей темой и материалом, а не [на]крашивать тем [ой] стихи, эту свободу, а не Госплан, должны сейчас защищать теоретики.
Сельвинский изменил русский стих. Он нашел в нем новый закон принуждения – темп.
Стих его основан на быстротах произнесения фразы.
Но, сюжетно госпланиру[я], Сельвинский портит свои вещи.
Я вспоминаю Анну Ахматову. Ей привязывают сейчас мистицизм.
А раз, когда при мне ей читали шуточные стихи, а она ими восхищалась, – сказали: «Но ведь это шутка».
– Все стихи шуточные, – ответила Анна Андреевна.
Не прижимайте поэта к теме, не обвиняйте Пушкина в убийстве Ленского.
Сложные отношения формирующего принципа и формируемого материала, борьба генерализации с подробностями, о которой говорил Лев Толстой, – основной план литературного веселого ремесла.
Сельвинский изменил не только темп стиха, но и материал, он всовывает в стих материал прозаический.
Поэтому так хороша речь анархиста в «Уляляевщине».
Но внележащий сюжет портит все. Оказалось, что анархист говорил ту речь нарочно, что она не настоящая. Конструкция портится.
Сельвинский течет талантом, как распоротая сбоку пожарная труба, он всовывает в самые неподходящие места блестящие мысли, по три раза разламывая основную линию.
Это я говорю об его отзыве о Есенине{178} .
Но это будет выяснено в личном разговоре.
Сельвинский пишет не на русском языке.
Кстати, мне какой-то человек по поводу заметки «Деревня скучает по городу» объяснял, что в народном языке вообще много иностранных слов.
Я это знаю. Только, если бы я их хотел перечислить, мне не хватило бы места в «Журналисте».
Я и доказываю, что «чистого» языка не существует и не должно существовать.
И как Маяковский щеголял уличными выражениями, как Пушкин играл иностранщиной, как вся русская литература создавалась на почве иностранного языка (болгарского), так Сельвинский умеет играть в стихе фактурой делового жаргона.
Но тут есть и третье примечание от Сельвинского: «Я лично очень хочу писать языком понятным для масс, но как быть, если мой герой воспитан на иностранцах».
Я бы предложил Сельвинскому не писать об этом герое.
Это в том случае, е с л и он согласен с Зелинским.
Книга «Госплан литературы» состоит из Сельвинского и его попутчиков.
На вокзале так бывает. Есть группа людей, которая хочет попасть на любой поезд.
Паровозом пришел Сельвинский. Едет целая группа.
Билеты выдает Зелинский.
Судьба у конструктивистов будет разная.
Сельвинский, вероятно, овладеет собой и научится строить мосты и маневрировать с материалом.
Вера Инбер поедет в свою сторону.
Пожалуйста, Вера Михайловна, не увлекайтесь поездами с каменным углем.
Главное, не забывайте своего багажа.
Борис Агапов, Евгений Габрилович, Д. Туманный, вероятно, попадут в один из следующих поездов.
Их молодость и т. д. …
Не знаю, что станется с И. Аксеновым.
Уж очень разочарованный человек. Он пишет: «Русский псевдочетырехстопный лжеямб имеет…»
Ничему не верит.
И не хочет работать сначала, а сразу изучает верхушки и десятые.
Положение Аксенова настолько отчаянное, что у меня на него не хватает шутки.
P. S. Книгу «Госплан литературы» следует читать.
Михаил Булгаков
– Мы живем в исключительно счастливое время, – говорил А. В. Луначарский.
Время счастливо, очевидно, само по себе, без людей.
Но вот писатели сейчас если не счастливы, то везучи.
Приемка литературного товара почти без брака. Хвалят легко.
Время наше если и не самое счастливое, то, конечно, не худшее, и ошибаются в писателе не по злой воле, а подчиняясь определенным историческим законам.
Дело в том, что в искусстве есть чередования главенства формы и материала.
Сейчас одолевает материал. Самая переживаемая часть произведения – тема.
