с разочарованием в нем.
Это попробовано и оставлено Пушкиным.
В споре об отношении к предмету, о методе его изображать Пушкиным в качестве союзника не могла быть использована традиция старого семейного романа.
Часто сама жизнь представляется Бальзаку в виде определенной вещи, сокровища, которое тратится: «шагреневая кожа» уменьшается.
Пушкинский мир – это мир событий, а не вещей.
Между тем в «Евгении Онегине» мы имеем очень много того, что можно несколько наивно назвать бытовыми подробностями. Я напомню 24-ю строфу с описанием туалетного столика «Евгения Онегина».
Казалось бы, что мелочные подробности, против которых восставал в новой французской прозе Пушкин, живут в его стихах.
Пушкин в первых главах «Евгения Онегина» ведет две сюжетные линии. В одной дается жизнь молодого человека в сатирическом описании, – в этой линии ничего не происходит.
Во второй линии идет рассказ поэта о себе, рассказывается о намерении бежать за границу.
В целом художественная форма состоит из чередования этих линий.
Бальзак описание дает по ходу действия и замедляет его описанием обстановки.
Так описывал Пушкин свои отступления в «Домике в Коломне». Поэтому между пушкинскими описаниями и бальзаковскими – пропасть.
Ближе Пушкин к манере Стерна.
У Стерна описание противопоставлено действию, и торможение действия дано сознательно. Не столько сами описания, как метод их ввода, у Стерна пародийны.
Материал, ими введенный, противопоставлен действию.
Подробности пушкинского «Евгения Онегина» сюжетно играют такую же роль – стернианскую.
Дело вовсе не в том, влиял или не влиял Стерн на Пушкина. У нас, к сожалению, и сейчас работы о влияниях сводятся к подбору улик, мы ищем вещи, оставленные на месте преступного заимствовании. Эти признаки влияния считаются уликами, их коллекционируют. Работы о влияниях напоминают поэтому камеры хранения забытых вещей при трамвайном управлении или на вокзале. О жизни владельцев можно, конечно, получить представление по этим вещам, но только косвенно.
Тут нельзя верить даже в прямые признания. В авторских признаниях очень часто разбивают кувшин с молоком для того, чтобы плакать о гибели любимого, – так поступила жена казненного вора у Геродота.
Стерн вытесняет из своих романов обычный повествовательный материал, но этот повествовательный материал в стерновские времена для Стерна уже условен и нереален. Важна частная жизнь человека, его отношение к предметам, его частное отношение, а мир обычный, старый является для Стерна только материалом для пародии.
Различными научными сообщениями Стерн дискредитирует феодальную науку и клерикальную ученость.
У стерновского романа есть настоящий сюжет, этот сюжет эротичен, и он идет на фоне пародированного старого сюжета.
Роман Стерна начинается с середины, с непонятного обстоятельства, с фразы, не вовремя сказанной.
Отец Тристрама Шенди, обремененный болезнью бедра, имел обычай жить со своей женой в первое воскресенье каждого месяца. В этот же день он заводил часы.
Образовалась прочная ассоциация во времени.
«Не забыл ли ты завести часы?» – спросила раз мать Тристрама Шенди его отца, в воскресенье, в самый неподходящий момент.
Как будто бы для того, чтобы облегчить узнавание своего художественного метода, Пушкин начинает свою вещь с фразы: «Мой дядя самых честных правил».
Этой фразой въезжаем мы прямо в середину обстоятельств Евгения Онегина.
Пародийная последовательность частей произведения, типичная для Стерна, соблюдена Пушкиным совершенно точно. Предисловие загнано, задвинуто, оно как будто пародирует старые поэмы. Вступление идет в конце восьмой главы.
Так Стерн поставил предисловие после 64-й главы.
Стерновское построение всего ощутимее в первых главах, оно дано в методе описания, в варваризмах, в прозаических примечаниях, в пародийности отступления, в отступлениях, которые даны к отступлениям, во всем методе написания романа.
Пушкин ощущал Стерна как великого реалиста.
Стерн увидал и сумел передать в жизни человека такие черты, которые не были известны в литературе до него.
Стерн, в противоположность Ричардсону, преодолел схематичность в изображении психологии героя.
Стерн дал психологический анализ на материале точного наблюдения.
В начале «Евгения Онегина» стернианская манера позволяет Пушкину вести вторую линию повествования: рассказ о судьбе поэта и его намерениях. В конце «Евгения Онегина» Стерн уже использован для передачи психологии героя.
В прозе Пушкин противопоставляет свое мироощущение мироощущению французских литераторов и борется с Бальзаком.
От Стерна в пушкинской прозе осталось полное обладание всеми формальными средствами.
Отсюда – перестановка глав в «Выстреле», метод подачи развязки в «Метели» и ирония автора к героине.
Отсюда же широкое пользование переосмысливающим значением эпиграфов.
В строфах «Евгения Онегина» последние две строки изменяют смысл всего стихотворного куска.
В прозе Пушкина эпиграф связывает главу с целым рядом литературных ассоциаций и переосмысливает ее на их фоне.
Пушкин не подражал Стерну, а использовал его метод для своих целей.
Объяснять его эпиграфы только влиянием Вальтер-Скотта – это значит смотреть на литературу только одним глазом. У Вальтер-Скотта эпиграф – только орнамент.
Светская повесть
«Пиковая дама»
Мы говорили уже о «Романе в письмах», который начат был Пушкиным в 1829 г.
В этом романе Пушкин хотел, очевидно, обновить сюжеты старого сентиментального романа.
Мы имеем прямые указания на Ричардсона.
Рассуждения Лизы сводятся к тому, что герои романов – мужчины изменились, а женщины не изменились.
В романе рассказывается об ухаживании одного молодого человека за женщиной, которую он хочет соблазнить. Он как бы ловелас неоконченного романа.
Лиза в романе – дворянка, которая воспитывается в чужом доме. Лиза рассказывает о себе, как трудно ей было и как много мелочных горестей неразлучно с положением воспитанницы.
Лиза пишет:
«Поведение со мною мужчин, как бы оно ни было учтиво, поминутно задевало мое самолюбие. Холодность их или приветливость, всё казалось мне неуважением. Словом, я была создание пренесчастное, и сердце мое, от природы нежное, час от часу более ожесточалось. Заметила ли ты, что все девушки, состоящие на правах воспитанниц, дальних родственниц, demoiselles de compagnie и тому подобное, обыкновенно бывают или низкие служанки, или несносные причудницы? Последних я уважаю и извиняю от
