Я тщательно перечел Сумарокова, сразу не поверив в этот эпиграф. В нем ход стиха не сумароковский.
У Сумарокова источника этого эпиграфа я не нашел.
В сборнике «Рукою Пушкина», на стр. 221, находится следующее воспроизведение пушкинского черновика:
Составители сборника делают следующее примечание:
«Запись в тетради № 238, представляющая эпиграф к главе XI «Капитанской дочки». Время написания этой главы не поддается точному определению. В конце рукописи «Капитанской дочки» имеется дата: «19 октября 1836». Возможно, что и XI глава написана в этом же году.
Впервые транскрибируемый нами текст эпиграфа дает повидимому картину творчества Пушкина, а не записи стихов Сумарокова по памяти. Что стихи – сочинение Пушкина, стилизовавшего под Сумарокова, подтверждается и тем обстоятельством, что у Сумарокова их нет».
Картина работы Пушкина, очевидно, такая: он пишет черновик стихотворения, решает систему рифм, потом подводит черту и пишет чистовой вариант, заменивши в нем только одно выражение уже после записи.
Это не напоминает процесса восстановления чужого стихотворения в памяти.
Черновик более стилизован под старое стихотворение, чем беловик.
Слово «вертеп», благодаря присутствию в стихотворении образа льва, воспринимается в старинном значении этого слова – «пещера». (См. Словарь Академии российской, СПБ, 1806, часть I, стр. 449).
Сумароков к этому времени уже был основательно забыт, и Пушкин мог решиться отнести стихотворение на счет забытого поэта.
Пушкин тут был прав уже потому, что пушкинисты не догадались об апокрифичности авторства Сумарокова до тех пор, пока не нашли документов.
Ссылка на Сумарокова позволила Пушкину назвать Пугачева львом.
В той же главе сам Пугачев рассказывает Гриневу сказку:
«Однажды орел спрашивал у ворона: скажи, ворон-птица, отчего живешь ты на белом свете триста лет, а я всего-на-всё только тридцать три года? – Оттого, батюшка, отвечал ему ворон, что ты пьешь живую кровь, а я питаюсь мертвечиной. Орел подумал: давай попробуем и мы питаться тем же. Хорошо. Полетели орел да ворон. Вот завидели палую лошадь; спустились и сели. Ворон стал клевать, да похваливать. Орел клюнул раз, клюнул другой, махнул крылом и сказал ворону: нет брат ворон; чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью, а там что бог даст!» (Пушкин, т. IV, стр. 406).
При помощи эпиграфа, нарочно написанного и снабженного указанием на Сумарокова, при помощи калмыцкой сказки Пушкин в одной главе называет Пугачева львом и орлом, т. е. по поэтическому словарю того времени точно называет его царем.
Пушкин ведет всю повесть, с одной стороны, на эпиграфах из старых книг, пародийно взятых для Гринева, а с другой стороны – на эпиграфах, взятых из народных песен, окружающих Пугачева.
В черновике «Плана издания русских песен и статьи о них» (т. VI, стр. 169–170) Пушкин писал:
В конце плана он записывает:
«Новейшее влияние. Мера, рифмы
Свадьба: – Семейственные причины. Элегический их тон. Лестница чувств.
<1832–1833>
_____________
Эта запись показывает, как отчетливо разбирался Пушкин в народной поэзии.
«Оригинальность отрицания» – это описание в песнях, типа свадебной, взято в эпиграф XII главы:
Эпиграф этот применен к Маше.
См. в статье А. Орлова (сб. «Художественный фольклор», М., 1927, вып. II – III).
«Пушкин отличает «песню народную» от старинной.
Пример народной:
Пример «старинной песни» – «Сторона ль моя, сторонушка» (эпиграф ко второй главе).
У Чулкова, Новикова, Прача и др. мы не нашли свадебной песни для невесты-сироты, песни, известной во многих вариантах по записям из уст. Три вида этой сиротской песни записаны самим Пушкиным; для нас важен самый краткий из них:
Эта песня напоминает эпиграф к XII главе «Капитанской дочки» (сирота): «…Мы… думаем, что эпиграф к XII главе прямо сочинен Пушкиным как на основании своей записи с дубом, так и не без влияния особой, ему известной песни с яблонью». («Худ. фольклор», стр. 85–86.)
Гринев характеризован обычно эпиграфами из комедий и один раз – из «старинной песни».
Маша характеризована свадебной песней, как Татьяна, и отрывками из двух народных песен.
Отношения Маши и Гринева характеризованы песнями, взятыми из песенников, но написанными или под влиянием Сумарокова, или неканоническими стихами авторов известных.
Эпиграф к главе IX:
Это взято из песенки, первый куплет которой звучит так:
Это стихотворение Херасков не помещал в собрание своих сочинений, но, по словам И. Н. Розанова, из сборника которого («Песни русских поэтов», М. – Л., 1936) я беру текст песни, она была популярна в песенниках.
Подражания этой песне записывались фольклористами в XIX веке.
Теперь перейдем снова к эпиграфам, которые характеризуют Гринева.
Эпиграфы, относящиеся к дворянской половине героев, – другого характера: они взяты из Княжнина, Фонвизина.
Вот их пример:
Эпиграф этот взят из комедии Княжнина «Чудаки» – явление 12-е (цитирую по 41-му тому издания «Российский Феатр». СПБ,
