Приступая к работе над Пугачевым, Пушкин имел сперва несколько планов.
Гринев, невольный свидетель бунта, сын того дворянина, который сам держит в своей усадьбе воровской притон, но это здесь мелко, это чем-то напоминает предысторию Дубровского, это не сближает Пугачева с крупными фактами истории.
В планы повести Пушкин заносит как будто эпиграфы к отдельным главам.
Это странный случай: эпиграф являет парадное платье прозы; здесь они предшествуют рождению прозы.
Вернемся к повести «Капитанская дочка».
Все эпиграфы, относящиеся к Пугачеву, взяты из таких стихотворений, в которых строчкой позже или строчкой раньше упоминается слово «российский царь». Например, в главе X, «Осада города», эпиграф таков:
Это место у Хераскова в контексте «Россияды» выглядит так:
Так описывается у Хераскова взятие Казани Иваном Грозным.
К главе VI у Пушкина эпиграф:
Эта песня приведена в «Собрании разных песен» Чулкова:
В сказке, рассказанной Гриневу, сам Пугачев называет себя орлом, который воли хочет, а не крови. Гринев спорит, Гринев возражает, что бунт создал трупы. Но в эпиграфе в главе XI, взятом будто бы из Сумарокова, Пугачев назван львом.
Дано указание:
Но такого стихотворения у Сумарокова нет. Пушкин сочинил его. Лет десять тому назад нашли черновик эпиграфа. Приведу отрывок:
Четыре уточняющих надписания.
Почему мы интересуемся эпиграфами?
Эпиграф как бы подготовляет, это как бы указание пути к большим событиям и показу больших людей, что в этих эпиграфах остаются, и вот только в них, в эпиграфах, и есть крупный показ – хотите – восстания Пугачева; они укрупняют в наших глазах то, что порою кажется обычным.
Теперь можно сказать – и это было открытием Пушкина.
Эпиграфы, взятые из разных произведений, с разных сторон, с разных точек зрения и по-разному освещают главное событие.
Книг в России было не так много; не многие люди держали книги в своих шкафах. Но предчувствие звука, как бы намерение эпиграфа наводили невидимо читателя на высокое чтение.
Марина Цветаева написала очерк «Пушкин и Пугачев», где на первой же странице было слово «вожатый», указывая на то, что в произведении «Капитанская дочка» ведет читателя Пугачев; и я рад, что встретился на одной дороге с великой писательницей.
В 1937 году я в маленькой книге заметок о прозе Пушкина, может быть невнятно, сказал то же.
Буран под Оренбургом был описан Аксаковым, откуда перешел к Загоскину. Он в «Юрии Милославском» показал казака, вызволяющего князя во время бури из беды.
Описания метели в «Капитанской дочке» и у Аксакова совпадают деловитой патетичностью.
Киршу, слугу Юрия Милославского у Загоскина, лучший характер во всем романе, заменил Пугачев своей тайной речи; он, Пугачев, спасает барина за ничтожную ласку, за то, что и ему в лишающую человека зрения бурю, когда человеку было холодно, подарил заячий тулуп.
Этот заячий тулуп недаром попадается.
Пушкин взял его из книги «Ложный Петр III». Там во втором томе, среди документов о пропавших вещах, один дворянин жалуется, что у него пропал заячий тулуп.
Но Пугачев за случайную встречу вызволил Гринева из беды.
Он освободил его, и ему помог в этом деле советник с вырезанными ноздрями, бывалый человек.
Пугачев узнал в час казни, узнал с лобного места Гринева в толпе и поклонился ему.
Он вне страха.
Сам Гринев описан Пушкиным любовно, с милыми неудачами, но роман кончается рассказом о том, что потомки Гринева в числе десяти «благодетелей» своей деревни: десять хозяев в одной деревне; было ироническое слово того века – десятипановка; это почти нищета. Гриневка недалеко ушла от этого.
Поэзия, и проза, и музыка живут не вне истории, не вне полной зависимости от истории.
Искусство передает свои достижения из поколения в поколение. Эти драгоценности обычно бывают неузнаны; они выныривают со дна морского, как статуи, найденные собирателями губок, потомками древних греков.
Молодой Толстой, чуть постарше молодого Гринева в то время, о котором я хочу рассказать, так вот Лев Николаевич чуть не пропал под Новочеркасском в степи.
Повесть так и названа «Метель».
Метель охватывает караван заблудившихся саней. На одних санях едет дворянин вместе с компанией ямщиков; рассказывают друг другу сказки; не боятся. Но сильно боится Толстой, он засыпает; он видит мужика и какого-то слугу, который приказывает ему поцеловать мужику руку. Все это происходит во сне.
Это повторение сцены у Белогорской крепости, когда помилованный Пугачевым Гринев не хотел поцеловать руку спасителю, но Савельич его уговаривал.
Поэзия имеет свои сроки смерти и бессмертия.
Память Льва Николаевича вылавливала драгоценности, лежащие на дне литературного моря.
…Работа над повестью «Капитанская дочка» заняла у Пушкина время с 1831 по 1836 год. Напечатана была повесть в «Современнике» без подписи автора.
Планов этой вещи, планов шесть.
И имя Мария появляется только в шестом.
В первых планах, составленных, очевидно, после написания «Дубровского», героем является Шванвич, дворянин, добровольно перешедший на сторону Пугачева. Имя это и заменяет имя Башарина, когда-то бывшего в реальности, он был взят в плен Пугачевым, а потом перебежал в один из отрядов усмирителей.
В правительственном сообщении о наказании Пугачева имя Гринева упомянуто в числе тех, которые значатся под арестом, но впоследствии оказались невинными. Два дворянина-соперника, Гринев и Шванвич; появление этих двух людей объясняется, вероятно, цензурными соображениями. Один герой должен быть положительным.
Во время бурана Башарин спасает башкирца; башкирец спасает его при взятии крепости.
В третьем плане тема Шванвича развита более широко. Шванвич показан своеобразным дворянином- героем, русским мушкетером.
Отношения старшего Шванвича с Орловыми дружеские. Шванвич ранил одного из Орловых; после этого между ними было заключено своеобразное соглашение: если двое Орловых были в трактире, Шванвич не заходил; если только один из Орловых, то и Шванвич здесь имел место. За буйство Шванвич сослан в
