— Не мешай! — прикрикнула на него мать, но тут же спросила:
— А кого зебры боятся?
— Больше всего они боятся львов и леопардов, — горделиво ответил он.
— Молодец! — похвалила мать и рассказывала дальше:
— Как-то раз зебра осталась на водопое одна, потому что могла пить только тогда, когда все остальные уже напились. Зебра в голос расплакалась над своей печальной судьбой и даже не заметила, как подбежал лев и тихонько погладил ее по спине. Только тогда она задрожала от ужаса.
«Ты плачешь, как и все другие зебры. Я хочу тебя утешить и не собираюсь сделать тебе ничего плохого, а ты трясешься от страха», — презрительно сказал лев. Зебра поведала ему о своей печальной судьбе.
«Если уж ты такая несчастная и никому не нужна, так лучше я тебя съем», — заботливо заметил ей лев.
«Конечно, царь зверей! — ответила зебра. — Это будет большая честь для всего моего племени. Только позволь мне, о царь, прежде чем ты это сделаешь, загадать тебе одну загадку. Ведь ты самый сильный и самый мудрый из всех зверей!»
«Согласен. Я и так уж слишком милостив к тебе, раз вообще с тобой разговариваю. Негодяй леопард давно бы уже просто подкрался к тебе и съел бы без всяких лишних предостережений».
Тут как раз подошел леопард и обратился ко льву:
«Почему это ты, о царь, пугаешь это слабое, невинное существо? Если ты такой храбрый, так выбери себе противником того, кто равен тебе».
Хищники начали пофыркивать и кидать грозные взоры друг на друга. Мудрая зебра хотела было выбраться из ловушки, но леопард это заметил:
«Ну-ка, ну-ка, постой! Может, ты все-таки скажешь свою загадку и тогда съест тебя тот, кто ее разгадает. Согласен, о царь?»
«Пусть так и будет», — милостиво разрешил лев.
Зебра с минуту молчала, потом произнесла:
«Кто это такой? У него большие когти и великолепный хвост. Он никого и ничего не боится. В любой схватке побеждает. Способен перегрызть зубами самую твердую кость. Ходит медленно, но бегает очень быстро. Может делать маленькие шажки и совершать высокие прыжки».
«Это лев», — сказал лев.
«Это леопард», — сказал леопард.
И они, естественно, подрались. Боролись они долго. В конце концов лев, поджав хвост, бежал с поля боя, а запыхавшийся леопард решил съесть зебру. Но ее давно уже не было. С той поры разозлившийся леопард ищет льва, а тот от него убегает. И так они все бегают и бегают… — засмеялась Агоа.
Дети с минуту молчали, затем самый младший задумчиво произнес:
— Мамочка! А загадка? Зебра говорила про льва или про леопарда?
— А ты как думаешь? — спросила Агоа.
— Я думаю, что про леопарда.
— А я — что про льва, — сказал другой малыш.
И, естественно, они начали ссориться.
— Успокойтесь! — призвала их к порядку Агоа. — Успокойтесь, мои леопарды и львы, а то я уйду, как та зебра!
— Нет! — завопили малыши.
Кисуму с неохотой оторвался от этой семейной идиллии, но, увы, перед ним стояли более серьезные проблемы. С той поры, как он потерял здоровье, обострилась давнишняя вражда между ним и завидовавшим его авторитету колдуном. Кисуму проявлял интерес к учению христианских миссионеров[149], появившихся в последнее время в этих местах.
В то утро барабан не умолкал ни на минуту, и Кисуму понимал, что вскоре ему придется отбивать нападение колдуна. Ждать пришлось недолго. Колдун предстал перед ним.
— Я беседовал с духами, — провозгласил он после церемониального приветствия.
— Я слышал, — коротко ответил Кисуму.
— К людям пришла беда. Властвуют злые силы…
— Кто-то навел чары, — прервал его Кисуму.
Колдун, ожидавший, что ему будут противоречить, оказался не готов к такому повороту событий. Вождь прямо подсказывал ему решение, к которому он намеревался вести окольным путем.
— Да, — проговорил он, изображая глубокое размышление. — Лев разбойничает в околице. Скот мрет от сонной болезни…
Кисуму еще раз поддакнул. Речь зашла о несчастье, которое здесь, у озера Альберта, в горном климате, никак не могло случиться. Вождь не помнил, чтобы болезнь эта когда-то приходила в деревню. И что самое странное, сонная болезнь не обошла стороной его скот. Не могло быть никакого сомнения, что тут действуют злые силы. Но каких они требуют жертв? Похоже было, что колдун знает, против кого надлежит действовать.
— Много несчастий, — повторил он. — Много их, много… Скот дохнет. Лев разбойничает. Люди могут заболеть… Много, много бед, — чмокал губами, качал головой. — Это духи, злые духи…
Наступило молчание. Они курили трубки, потягивали банановое пиво, взаимно друг друга изучали. Наконец, колдун огласил свой вердикт:
— Это ригилах-сукуо[150]…
Кисуму почувствовал, как сердце его похолодело от страха. Колдун указал на злого духа, который обычно селился в ногах человека. Один из старших сыновей Кисуму, двенадцатилетний Автоний, родился с искривленной стопой правой ноги. Колдун отвел тогда чары и заявил, что усыпил злого духа, но тот может проснуться, когда мальчик вступит в период созревания.
— Ты считаешь, что дух проснулся? — Кисуму поднялся с места и возвышался сейчас над колдуном.
— Да, проснулся! Проснулся! — колдун чувствовал за собой силу, ибо деревенские были на его стороне.
Кисуму снова сел. На них упало столько бед… Кисуму был знаком с христианским учением, позволил окрестить сына, но убежденность, что колдун общается с духами, сидела в нем также непоколебимо, как и все наследство предков.
— Он его отметил! Отметил с детства, — шипел колдун. — Он его выбрал для себя, поселился у него в ноге. И сидит там!
Кисуму не мог оторвать от него глаз.
— Он хотел меня извести. Наслал льва, чтобы тот меня убил… Наслал льва… — шептал он почти в беспамятстве и уже сам не знал, о ком говорит — о сыне или о злом духе.
— Значит, ты понял, вождь. Пусть тебя бережет твой амулет, — уже спокойно проговорил колдун и тяжело поднялся.
Кисуму проводил его, потом снова уселся и стал внимательно вглядываться в Автония, а чем пристальней становился его взгляд, тем больше замечал он в глазах сына хищные отблески, какие запомнились ему в глазах льва.
Агоа тем временем снова рассказывала сказку:
«Однажды удав боа обвился вокруг лианы, чтобы побаловаться, как это делают маленькие мальчики. Как раз мимо проходил слон. Когда он увидел, что змей совсем беззащитен и сам себя связал, слон довольно рассмеялся. Он теперь был хозяином жизни и смерти ловкого ползуна.
«Смилуйся надо мной, слон! Смилуйся!», — умолял его змей.
«А что мне от этого будет?», — слон поднял хобот и стал раскачивать лиану.
«Обещаю, что когда бы ты меня не позвал, я всегда приду к тебе на помощь».
Слон задумался. В его большой голове появилась мысль, что неплохо было бы иметь такого мощного союзника.
«Смилуйся, слон!», — снова просил его боа. — У меня столько маленьких деток… Нехорошо лишать жизни их отца».
«И то правда», — подумал слон, но вслух сказал:
«А ты имел жалость к моим детям, которых душил в изгибах своего громадного тела? Да у них и
