полученные во время народного дня. Это занимало у нее несколько дней, зато простые люди знали, что наместница не в заоблачной дали, величественная и недосягаемая для простых смертных с их маленькими горестями, а совсем рядом, и любой может воззвать к ее справедливости. Она сидела в кабинете, просматривая прошения и жалобы. Часть из них кидала в урну, как полную чушь. Порой она недобрым словом поминала Саломэ Несчастливую, позволившую простолюдинам учиться грамоте. Если бы горожанам и крестьянам приходилось платить за каждый лист бумаги писцу, они бы думали, прежде чем жаловаться наместнице на соседку, что дочку на выданье сглазила, или на кота, утащившего судачков в сметане. В этом мире никогда не заканчивается и достается своему обладателю бесплатно только человеческая глупость. Зато она дорого обходится окружающим. Пробежав взглядом по очередному «шедевру» наместница не выдержала:
— Нет, Ванр, вы только взгляните на это!
— Опять донос?
— Но какой!
Ванр взял бумагу, прочитал:
— О, да. Просто бесподобно, даже жаль, что неправда.
Аптекарь из нижнего города жаловался на белых ведьм, что те прокляли его огород с лекарственными растениями — видимо, в великой зависти к его чудодейственным средствам, возвращающим мужчинам силу, а при втирании в голову спасающим от облысения. Теперь он вынужден покупать травы на стороне, и находится на грани разорения.
— А что, вам угрожает облысение?
— Нет, но мало ли… Говорят, что если мужчина рано не поседел, то обязательно полысеет.
— Никогда не обращала внимания. Тогда почему наш Хранитель и седой и лысый?
— От великой мудрости, не иначе.
Наместница вздохнула и отложила аптекарскую кляузу в сторону:
— Распорядитесь, чтобы дворцовый травник навестил этого аптекаря и проверил его чудо-зелья. Если окажется, что они хоть от чего-нибудь не помогают, аптекаря на два года лишить торгового разрешения и приговорить к штрафу в пользу ордена Алеон за клевету.
— А если зелья действительно помогают?
— Тогда привести ему жреца Эарнира, пусть благословит этот огород.
Ванр послушно отметил в своих записях волю наместницы и потянулся в кресле — он сидел тут с самого утра, и желудок настойчиво намекал, что обеденное время давно прошло и как бы не остаться еще и без ужина.
Энрисса не глядя выудила из бумажной кучи следующее послание и с удивлением обнаружила, что держит в руках плотный конверт, запечатанный сургучом. Обычно люди, запечатывающие свои жалобы в конверты, не подавали их наместнице в народный день, находя другие возможности. Она перевернула конверт — ничего не написано, сургуч без печати. Подняла на просвет и, как и ожидала, увидела второй конверт. Она сломала сургуч, достала загадочное послание, и чуть было не уронила его на стол. Второй конверт был запечатан алой печатью ордена Дейкар с фениксом в пламени, позволенной только магистрам. Отличить подделку было очень просто — настоящая печать всегда была горячей на ощупь, но сургуч при этом оставался твердым. Энрисса прикоснулась к сургучу и задумчиво положила конверт на стол. Потом посмотрела на клепсидру:
— Уже шесть вечера, мы заработались. Идите отдохните, господин секретарь, возвращайтесь через час.
— Распорядиться, чтобы вам принесли ужин? — Энрисса часто ужинала или завтракала в своем кабинете. Обедать, ей, к сожалению, приходилось с придворными, заслужившими честь оказаться за одним столом с наместницей. Она понимала несомненную пользу таких обедов, но каждый раз с тоской откладывала книгу, чтобы сесть во главе стола.
— Я не голодна, ступайте.
Едва за Ванром закрылась дверь, наместница сломала печать и впилась глазами в письмо, привычно оценивая незнакомый почерк. Твердые, четкие очертания букв и характерные завитки, тем не менее, всегда одинаковые. Так пишут уверенные в себе люди, при этом творческие натуры, в силу необходимости подчинившие себя строгим правилам. У самой Энриссы был похожий почерк, но она давно уже научилась писать разными стилями, в зависимости от адресата и содержания текста. Желающий определить характер наместницы по ее манере письма остался бы в полном недоумении. Первым делом она посмотрела на самую нижнюю строчку, надеясь увидеть там подпись.
«Эратос» — это имя ей ничего не говорило, впрочем, и не удивительно, наместница знала только двух магистров — вечно недовольного Ира, представляющего орден в Высоком Совете, и милейшего старичка Арниума, просто-таки излучающего добродушие. На заседаниях совета он не появлялся, зато частенько наведывался во дворец без всякого повода, побеседовать с Хранителем о редких книгах, полюбоваться на фрески, попробовать новый вид мороженого или насладиться откровенными туалетами придворных дам. Энрисса всегда радушно привечала старого мага: несмотря на кажущуюся болтливость, он никогда не выдавал ничего, связанного с орденом, но знал тысячи интересных историй. Остальные магистры предпочитали не показываться при дворе, и Энрисса знала только, что всего их восемь, причем один в Ландии и трое у варваров, а из Кавдна маги Дейкар ушли еще триста лет назад — по неизвестной причине. Она вернулась к письму:
Энрисса положила письмо на стол. Даты нет, не поймешь, когда написано, понятно, что не раньше предыдущего народного дня, иначе передали бы уже тогда. Магистр Эратос… знать бы, есть ли такой на