для надежности скотчем, лежал на усыпанном крошками столе. Едва гости успели усесться за слегка шатающийся стол у окна, как к ним подошла пожилая официантка в застиранном клетчатом фартуке. Метелкой, раскрашенной под павлиньи перья, она смела со стола крошки и приняла заказ: две кружки пива и две порции сосисок с картошкой фри.
— А тут ничего, — оглянувшись по сторонам, констатировал Эдик.
— Выбирать не приходится, — хмыкнул Данилов. — Зато пиво всегда хорошее.
— Сейчас проверим, — Эдик увидел идущую к столу официантку.
После первого глотка продолжили беседу.
— Пора развиваться дальше, — сказал Эдик. — На «скорой», конечно, интересно, но всю жизнь бегать по этажам и таскать носилки не хочется.
— А чего хочется? — Данилов поддел вилкой сосиску и откусил от нее немного. Ножей в заведении не подавали.
— Хочется кандидатства, своего отделения и спокойной работы на одном месте, — Эдик выдал свою «жизненную программу» сразу, не задумываясь.
— О покое можешь не вспоминать, — сосиска оказалась не такой уж и плохой, как можно было предположить по ее стоимости. — Особенно, если сядешь на заведование и начнешь отвечать не только за себя, но и за всех в отделении. Лучше иди на кафедру.
— Там очень долго выбиваться в люди, — с набитым ртом промычал Эдик, но Данилов его понял.
— Это да, но зато спокойнее.
— Нет, я уже все решил: ординатура, аспирантура и какой-нибудь приличный стационар. Ну, не сто шестьдесят восьмая, конечно. А там посмотрим.
— Что ж, пусть тебе сопутствует удача! — поднимая вверх свою кружку, провозгласил Данилов.
— Спасибо, — Эдик отхлебнул пива. — Расскажи, как у тебя дела. Признаюсь честно, такая неожиданная смена курса меня очень удивила.
— А что удивляться? Захотелось спокойствия, жизни без дежурств и нервотрепок. Не исключено, что параллельно с практикой займусь и научной работой. На досуге.
— Это-то ясно, но постоянное пребывание в морге… — Эдик вздохнул, давая понять, насколько тяжела для него сама мысль об этом.
— Можно подумать, что ты не врач! — слегка рассердился Данилов. — Что там особенного, тем более – в патологоанатомии? Вот провел я две недели в судебно-медицинском морге, так там набрался впечатлений, что да, то да. Но и к этому привыкаешь. Какие проблемы?
— Я не об этом, — Эдик положил вилку на тарелку. — Суть в том, что на «скорой» или в отделении мы так или иначе боремся со смертью. Я не хочу и не собираюсь произносить пафосные слова, я просто скажу, что лично для меня это очень важно. Я получаю удовольствие от каждой победы, пусть даже и небольшой. Я могу что-то изменить, сделать лучше…
Данилов смотрел на Эдика и видел себя прежнего.
— А у тебя, не обижайся, пожалуйста, улучшать уже нечего. Так ведь?
— С конкретным покойником – нечего, но для тех, кто придет лечиться вслед за ним, мы многое можем сделать, — возразил Данилов. — Мы изучаем, делаем выводы, указываем на ошибки… Мы помогаем ставить диагноз живым людям, в конце концов!
— Я понимаю и нисколько не отрицаю важности и нужности твоей специальности. Только… ну, как бы, фактор личного участия… нет, не фактор, а сознание… — Эдик окончательно запутался.
— Я тебя понял, — сказал Данилов. — Когда-то я сам думал также, но времена меняются.
— И еще одно – само присутствие смерти во всем, что тебя окружает, на мой взгляд, невыносимо.
— Ты ешь, а то остынет, — посоветовал Данилов. — А я пока скажу насчет присутствия смерти… Ты извини, конечно, но здесь тебя занесло. Смерть вообще присутствует во всем живом, потому что нет ничего вечного. Все мы смертны. И в морге столько же смерти, сколько и здесь.
По выражению лица Эдика было заметно, что он не согласен с Даниловым.
— Ты подожди… Знаешь, что страшно? Умирание. Сам процесс перехода из одного состояния в другое. И оно страшнее вдвойне, втройне, если ты ничего не можешь сделать. Вот это самое страшное – суетиться вокруг человека и видеть, чувствовать, как он умирает! В этом ужас смерти. В покойницкой, среди трупов, никакого ужаса нет. Ну – жили, ну – умерли, ничего не изменить, все там будем. Я доступно излагаю?
— Доступно, — согласился Эдик.
— Конечно, патологоанатом – излюбленный герой анекдотов и ужастиков, но это для непосвященных. Собственно говоря, что такое труп? Это биологический материал.
— Мертвый биологический материал.
— Да, неживой. Но что с того? Взятая из пальца кровь – такой же биологический материал, но, согласись, никто не находит в лаборатории чего-то ужасного. Или находит?
— Нет, не находит, — Эдик, казалось, и сам был не рад, что заговорил об этом.
— А еще у моей специальности есть одно огромное преимущество, — Данилов поднял правую руку с торчащим вверх указательным пальцем. — И называется оно «возможность неспешного принятия решений». На «скорой» или в анестезиологии о такой возможности быстро забываешь. А здесь я всегда могу уточнить неясности, свериться с атласом, и так далее… И, принимая решение, я уже на все сто процентов уверен в его правильности. У меня нет сомнений, ты понимаешь?
— Вспомнился «Окончательный диагноз», — улыбнулся Эдик.
— Там другое, — отмахнулся Данилов. — Во-первых, это все же художественное, а не документальное произведение, а во-вторых, там суть не в диагнозе, а в противостоянии старого и нового, противостоянии старого опыта и новых достижений. На деле, если возникает подобная якобы неразрешимая ситуация, она сразу же выносится на обсуждение. Аргументированное обсуждение. Вот здесь я вижу вот что, а там – вот что, и так далее… А знаешь, как приятно решать и не ошибаться?
— Знаю, — Эдик отодвинул от себя пустую тарелку, удовлетворенно вздохнул и предложил:
— Еще по пиву?
— Конечно, — поддержал Данилов. — Только давай это допьем сначала.
Эдик поднял вверх руку, чтобы привлечь внимание официантки.
— И не тянет обратно? — недоверчиво прищурился он. — Ни за что не поверю.
— Не столько тянет, сколько вспоминается, — признался Данилов. — Годы из жизни не выкинешь. Часто сны снятся, иногда кошмары…
— Какие например? — оживился Эдик и сказал подошедшей официантке. — Два пива, пожалуйста, и соленых сушек.
— Рыбки не желаете? — предложила та.
— Нет, не желаем, — поспешил ответить Данилов.
Он не ел рыбу в подобных заведениях: себе дороже.
Рыба – продукт нежный, скоропортящийся.
Официантка кивнула и ушла.
— Вот например, приезжаю я на вызов, а ящик забыл на подстанции… Или попадаю в какой-то подъезд и никак не могу найти выхода… Обычная хрень, не заслуживающая внимания. Ты лучше расскажи, как там родная подстанция поживает?
— А что – Елена Сергеевна не рассказывает?
— Мы не любим говорить дома о работе, — Данилов не стал добавлять «в последнее время». — Тем более, что у нее свой взгляд и свои впечатления, а у меня – свои. Разумеется, твои впечатления я до нее не доведу.
— Мог бы и не предупреждать, — скривился Эдик.
Официантка принесла пиво и тарелочку с сушками.
— На всякий случай, — улыбнулся Данилов. — Так как вы без меня живете?
— Хуже стало, — вздохнул Эдик, отпивая из своей. — Многие свалили, пришел новый народ, как на подбор, неприятный. И не потому, что приезжие, а потому что какие-то злые. Работа их достает, денег им не хватает, все вокруг уроды – и врачи с фельдшерами, и больные… Только и гонят негатив, утром в
