политический
I. Относительно политической истории еврейства не худо, кажется, послушать прежде всего такого знатока, как Вениамин д'Израэли. Ещё в 1844 году на страницах романа “Coningsby”, его герой, банкир Сидония, говорил так:
“В настоящий момент, не взирая на вековые, тысячелетние унижения и преследования, иудейский дух пользуется огромным влиянием на дела Европы. Я говорю не о законах евреев, которым вы повинуетесь ещё сегодня, равно как и не о их великой литературе, которой насквозь проникнуто всё ваше миросозерцание, а о животворности еврейской интеллигенции. И вы увидите, что не было ни одного великого духовного движения в Европе, в котором евреи не принимали бы выдающегося участия.
Первые иезуиты были евреи.
Преисполненная тайн, лукавая дипломатия Востока неизменно держащая весь запад Европы начеку, организована и направляется евреями. Могущественная революция, которая в данную минуту подготовляется в Германии и задача которой не что иное, как вторая и ещё более возвышенная Реформация, о чём в Англии не имеют, повидимому, никакого представления, всецело развивается под аудиенциями всё тех же евреев, совершенно монополизировавших профессорские кафедры в Германии.
“Основатель “пектораль-теологии” профессор и ректор университета в Берлине Неандер — еврей. Другой, не менее знаменитый профессор того же университета, Бенари — еврей. Вейлъ — профессор арабского языка в Гейдельберге, также еврей. Да и, вообще говоря, профессоров иудейской расы в Германии легион; в одном Берлине, думается мне, их не меньше десяти.
Несколько лет тому назад Россия обращалась за деньгами к нам. Но между С.-Петербургом и моей семьёй никогда не замечалось дружбы. У русских существовали смешения с Голландией, которая и удовлетворяла их нужды, так что наши мероприятия с целью улучшить положение евреев в Польше (самой многочисленной, но и самой нищенской и наиболее упавшей отрасли нашего корня) отнюдь не могли доставлять удовольствия. Тем не менее, обстоятельства вызвали сближение, и вот я решил отправиться в Петербург. Прибыв сюда, я имел беседу с министром финансов графом Канкриным, и я увидел в нём сына литовского еврея. Заём оказался в связи с испанскими делами, и я двинулся в Испанию. Приехав сюда безостановочно, я вслед же за своим прибытием испросил себе аудиенцию у тамошнего министра сеньора Мендицабеля, и я снова очутился лицом к лицу с одним из наших, сыном “nuevo christiano”[116] еврея из Аррагонии. Засим, в виду сведений, блеснувших в Мадриде, я непосредственно уехал в Париж посоветоваться с председателем совета французских министров. В нём я ещё раз нашел еврея с юга Франции, героя, маршала империи, и это вполне справедливо, потому что кому же и быть героями, как не тем, кто поклоняется Господу броней?!
Да разве Сулът еврей?
Без сомнения, и притом совершенно такой же, как и другие маршалы Франции, да ещё и не из наименее знаменитых. Возьмём хотя бы Массену. Ведь его настоящее имя Манассия… Однако, возвратимся к дальнейшему повествованию. В результате наших совещаний оказалось необходимым обратиться к дружескому посредничеству одной ихсеверных держав. Выбор пал на Пруссию. Президент совета обратился к прусскому посланнику, и этот через несколько дней принял участие и нашей конференции. Но едва граф Арним вошел в зал, как я узнал в нём прусского еврея.
Итак, вы видите, мой милый Конингсби, что мир управляется несколько иными людьми, чем предполагают те, кто не бывает за кулисами”.
Дерзкий цинизм гордыни и ничем не маскируемое презрение к иноплеменникам наряду с бесцеремонностью обобщения нескольких данных в расчёте подтасовать из них мировой закон, истощают терпение читателя при самовосхвалениях д'Израэли. Но путём романа, т. е. через наиболее доступную невежественным массам литературную форму, он провозглашал лишь то, что для всякого еврея служит непреложной истиной и о чём любой из сынов Иуды готов кричать до потери сознания…
Мы, разумеется, не станем входить с ним в полемику на этой почве, тем более, что и сами не отрицаем многого весьма зловещего, но мы признаём уместным обратить здесь внимание главным образом на отзыв д'Израэли, как на яркий образчик той ненависти, какую иудаизм питает к России, а также в удостоверение нашего основного тезиса, что еврей никогда не перестаёт быть евреем и только евреем.
II. По отношению же к бесподобности кагального величия не следует забывать, что премьерство д'Израэли в Британии, как и диктатура Гамбетты во Франции, обусловливались не столько исключительностью их дарований, сколько организацией и вероломством потаённой силы, которая будто бы во имя благоденствия той или иной страны пытается теперь захватить власть над миром. Для разоблачения сего надлежит во всяком случае рассматривать их биографии не порознь, а совместно. Специальное исследование Дрюмона “Gambetta et sa cour” не скажет того, что разъяснит простое сопоставление отказа Франции по настоянию Лейбы Гамбетты присоединиться к английской экспидиции в Египте яко бы для усмирения бунта Араби-паши с одновременностью захвата Англией через Ротшильдов у разорившегося вице-короля акций того именно Суэцкого канала, против сооружения которого, как угрозы её владычеству в Индии, Великобритания поднимала всю преисподнюю. Утратив, таким образом, только что приобретённое гением Лессеспа свое обаяние в Египте, французский народ совершил по наущению евреев если не самоубийство, то опасное самоизувечение, так как беда не приходит одна, а с детками… Владея обширнейшими территориями в Африке, Франция была, однако, вынуждена отступить вслед затем в Фашоде, отказаться от плодоносной Уганды и молча взирать на завоевание “просвещёнными мореплавателями” Трансваля. Без её протеста и перед изумлёнными взорами обоих полушарий Англия не замедлила обосновать новую Трансафриканскую империю, а Франции, уже как своему вассалу, “подарила”, вдобавок значительно позже, чужое Марокко, которое пришлось вдобавок, да ещё ценой почти всего Конго, выкупать у Германии для того, чтобы на первых же шагах своего протектората приниматься за усмирение в том же Марокко еврейского погрома…
Арабы поняли, кто их истинные “друзья”!…
Что ничтожные причины порождают иногда важные последствия, тому примером служит запрет Карлом I всякой эмиграции из Англии. И что же? Сюда, наоборот, иммигрировали и здесь основали масонство евреи после того, как в XIII столетии они же были частью истреблены, частью изгнаны совершенно.
Скептик подобного рода не мог, стало быть, не сознавать, что делать, когда для сокрушения монархических устоев и ликвидации католицизма призвал на помощь сынов Иуды. Конечные же результаты этого сказываются лишь теперь в сокрушении авторитета палаты лордов и в торжестве демагоги, вызывая жизнеопасные для страны раздоров, равно как железнодорожные либо угольные забастовки.
Потоки золота, через открытие Америки хлынувшие в Европу, эпоха Возрождения и Реформации и, наконец, упадок Нидерландов перед колониальными успехами Великобритании через её военный флот, созданный, увы, португальцем Себастианом Каботом, — таковы были данные, окрылившие еврейство и подготовившие его тайный союз с “просвещёнными мореплавателями” в интересах “избранного народа”, разумеется…
Едва только во время Кромвеля Бэкон Веруламский успел написать “Новую Атлантиду” при благосклонном участии еврея Элиаса Ашмолля, как уже в 1717 году масонство получило в Англии полную кагальную организацию, распространённую затем на обе Америки и на английские колонии вообще, а также через англичан и евреев по всей Европе. Глубокого внимания достойна история подвигов масонства ради мировой политики британцев. Не имея возможности останавливаться на этом вновь, хотя здесь лежит центр тяжести и современных явлений, равно как не задаваясь ни толками и ритуалами, ни генезисом и замыслами
