воротам части здания судебных установлений и расположенного против этого здания арсенала.
Сам же Каляев, в письме из тюрьмы, так описывает момент взрыва:
“Я бросал на расстоянии четырёх шагов, не более, с разбега, в упор; я сам был захвачен вихрем взрыва, видел как разрывалась карета… После того, как облако рассеялось, я остался у остатков задних колёс. Помню, в меня пахнуло дымом и щепками прямо в лицо. Потом увидел шагах в пятистах от себя, ближе к воротам, комья великокняжеской одежды и обнажённое тело… В шагах десяти за каретой лежала моя шапка, я подошёл и поднял её, и надел. Я огляделся. Вся поддёвка моя была истыкана кусками дерева, висели клочья и она вся обгорела. С лица обильно лилась кровь, и я понял, что мне не уйти, хотя было несколько долгих мгновений, когда никого не было вокруг… Я пошёл… В это время послышалось сзади: “держи! держи!”, — на меня едва не наехали чьи-то сани и чьи-то руки овладели мной. Я не сопротивлялся… Вокруг меня засуетились городовой, околоточный и люди, люди…”
Каляева судили в особом присутствии Сената 5 апреля 1905 г. Он был присуждён к смертной казни и повешен в Шлиссельбурге 10 мая того же года.
Из других участников убийства великого князя Сергия Александровича Борис Савинков и Опанас скрылись за границу; Александрович был несколько месяцев спустя задержан на юге по делу о террористическом акте и по приговору суда казнён; Дора Бриллиант год спустя была арестована по какому- то делу и умерла в тюрьме.
IV. Богров и кагал
Кто таков Мордка Богров — ставленник эсэров или представитель еврейского кагала, совершивший злодейство по уполномочию последнего?
Пока нет данных для того, чтобы с полной уверенностью ответить на этот вопрос[127]. Но данные для весьма основательных предположений имеются. В Киеве за несколько дней до злодейства ходили крайне упорные слухи (вышедшие из еврейских кругов) о том, что П. А. Столыпин будет убит.
Об этом за два дня до злодейства в Киевском национальном клубе с горячим волнением говорил видный политический деятель правого лагеря г. Р-ский, горько жаловавшийся, что его заявлениям никто не верит. Увы, не поверили его заявлениям и деятели названного клуба… Г. Р-скину тогда же рассказывал, что у евреев состоялись какие-то важные решения, что слухи о проекте национализации торговли и кредита привели евреев в бешенство, и они решили покончить со Столыпиным. Одновременно с этим и даже несколько раньше такие же слухи упорно ходили в Кременчуге, несомненно являющимся в настоящее время одним из главнейших центров еврейства. Сам Богров проводил лето подле Кременчуга, на курорте “Потоки”, куда на лето съезжаются евреи из всех местностей Южной России.
Там, повидимому, и состоялось решение убить П. А. Столыпина.
Сам Богров на следствии объяснил, что убить Столыпина он решил еще задолго до 1 сентября и с этой целью из “Поток” приехал в Киев. Кроме того, в своём показании, данном на следствии, Богров упоминал и о Кременчуге.
В день казни Богров, находясь в очень нервном состоянии, заявил, что стреляя в Столыпина, он боролся за благо и счастье еврейского народа!…[128]
В настоящее время Киевские евреи оплакивают смерть “героя” Богрова. Многие студенты-евреи и еврейки-курсистки нарядились в траур. Делается это открыто, вызывающе. Вообще, евреи в Киеве теперь неистово обнаглели.
Сначала, тотчас после злодейства 1 сентября, они было очень струсили, боясь погрома. Но, когда они увидели, что власти приняли самые решительные меры для охраны неприкосновенности евреев, такие меры, каких правительство никогда не решалось принимать для борьбы с революцией, они убедились в своей полной безопасности, решили, что убийство Столыпина прошло для них безнаказанно и сразу стали невыносимо предерзостны. Старания местных властей, доходивших до позорного пресмыкательства перед евреями, последние истолковали в том смысле, что власти боятся их кагала…
До чего обнаглели евреи, видно из следующего маленького, но характерного примера. Жена отставного полковника, О-ская, пошла с прислугой на Галицкий базар и, зайдя в мясную лавку, потребовала мозгов. Еврей-мясник спросил:
“Вам каких мозгов? Может быть, Столыпинских?…”
Г-жа О-ская, крайне возмущённая, накричала на еврея и пригрозила позвать полицию, на что еврей ответил:
“Напрасно будете беспокоиться: полиция вам не поверит!…”
Потаенное правительство евреев
Данные истории
Еврейство — явление исключительное в истории. Как бы ни освещали мы её сцену и сколько бы ни вглядывались за кулисами, мы нигде не находим ничего подобного. Беспримерность факта создаёт и чрезвычайные затруднения при его исследовании. Здесь истина сплошь и рядом невероятна. Вот почему самые очевидные данные, равно как доказательства, никакому сомнению не подлежащие, всё ещё могут казаться недостаточными. Этим обусловливается и необыкновенная тяжесть повествования. Любой его объём оказывается ничтожным перед крайней сложностью задачи. С другой стороны, соприкасаясь, а нередко и смешиваясь с событиями жизни других народов, еврейство представляет единственную в своём роде проблему по широте и глубине. Греческий оратор Фокион, написав речь, несколько дней, говорят обдумывал, нельзя ли из неё что-нибудь выбросить? Таково и еврейство. Рассматривая его многовековой путь, следует размышлять не о том с чем надо ознакомиться предварительно, а надлежит, по возможности, определить, что не столь необходимо для изучения. Иначе нет выхода, как и не может быть конца работам подготовительным. Точно также и при изысканиях в сфере самой проблемы, неизбежно установить заранее — как общие пределы труда, так и границы его отдалённых частей, сознавая, что и те, и другие никогда не совпадут с действительностью. Как бы, однако, ни мало такое сокращение темы признавалось уместным, оно, к сожалению, неустранимо, ибо резолютивная цель — обращение к синтезу, а затем и к выводам, никогда при ином методе не была бы достигнута.
Сообразно с таким положением вопроса позволительно, наконец, заключить, что и для нас приблизился момент перехода к суммированию итогов наряду с анализом их логических последствий.
Принимая же во внимание, что основная идея настоящего исследования — показать существование в наши дни международного тайного правительства, распоряжающегося судьбами наций и государств, мы не можем подойти к этому предмету другой дорогой, как ознакомившись с сокровенной властью иудеев.
Объявив Иегову собственным богом, т. е. присвоив самого Творца вселенной, а себя назвав “избранным” народом среди всего остального человечества и, сверх того, учинив с тем же Иеговой договор, по которому за обрезание своих сынов оно приобрело монополию господства над миром, еврейство, естественно, призывалось к неуклонному сохранению своей национальности, наряду с отрицанием её у других народов. Сознавая, далее, что религия — главный устой индивидуального бытия еврейство всегда отождествляло себя со своей религией и наоборот, отвергало не только всякую иную религию, но и прозелитизм собственной. В непоколебимом разумении обрядностей, как хранилища религии, наряду с заветами предков еврейство признало неприкосновенным и запечатлело в талмуде свои религиозные формы, но затем презрительно исключало заботы о старине и обрядах веры для всех прочих людей. Провозглашая себя аристократией мира и построясь на этом принципе, то же еврейство проповедует радикализм демократии для иноплеменников. Дерзновение такого противоречия достигает кульминации в лице столь прославленных иудейских вожаков, как Лассаль и д'Израэли. Проповедь демократических стремлении отнюдь не помешала первому из них в Берлине, а второму в Лондоне пробираться в аристократические круги общества и домогаться там права гражданства.
