Давно ли кричали митинговые жидки:
Пронырливые, льстивые, угодливые, лицемерные, они покоряют нас без боя, нас — лениных, зевающих, податливых, простоватых, легковерных. Окольными путями, закоулками всякой неправды евреи пробираются к народным сокровищам и овладевают ими. А славянская стихия покорно отступает перед чарами сионского беса. О, эти “сионские” чары! Тут и подкуп, и разврат, и лесть, и порок, и ложь, и гордыня — всё, чем силён враг рода человеческого, чем покоряет он малодушных, безвольных, добрых, искренних. На сильного — раболепием, на слабого — нахальством, на малодушного — рублём, на мечтателя — посулом, на чувствительного — похотью, так шествует по Руси воинственный Израиль, так покоряет он “нечестивых гоев”.
И вот плоды жидовского “очарования”. Кредит, торговля, производства, ремёсла, науки, литература, искусства, всё народное хозяйство, весь духовный капитал — и тело и мысль народа — в кабале, в откупе, под заклятием евреев. В их руках биржа, банки, магазины, фабрики, заводы; в их руках газеты, театры, книгоиздательства; в их руках хлеб и деньги, правосудие и просвещение, всё к ним липнет, всё ими оскверняется!
Еврей, если он ростовщик, то развратитель или предатель, или подстрекатель, или кровопийца; его путь — обман, грабёж; его оружие — разврат и преступление. В торговле он — шантажист, на бирже — стервятник, в работе — надуватель, в политике — бунтовщик и предатель, на суде — лжесвидетель; в печати и в литературе — развратитель, отрицатель, человеконенавистник; в искусствах — опошлитель, осквернитель, низменник; в обиходе нахал, в сношениях — сводник; в обществе — фарисей с улыбкой на лице и камнем за пазухой. Будто собрал Господь всю грязь, все нечистоты, всю мерзость вселенной и из всего этого сотворил “возлюбленного” Израиля. И эта вселенская грязь растекается по лицу русской земли, пятнает и загаживает народную душу.
Еврейство для России — как “дурная болезнь”, разрушающая кости и суставы, расслабляющая волю и движения, отравляющая мозг ядом тоски и безумия. И революция, и бытовой развал, и духовное опустошение — всё это иудейская работа, еврейское внушение.
Происходит великое “ритуальное” убиение русского народа, жестокое вытачивание его крови, его сил, его чувств, всемерное истощение народного организма. Вселенский паразит-кровосос глубоко внедрился в Россию. Он подтачивает наш государственный и общественный строй, он истощает нашу политическую и экономическую мощь, он высасывает наши духовные силы. Несчастный мальчик Ющинский — это символ всей России, это знамение её иудейского пленения, её хананейского удела.
Б. Мой предмет — вторжение евреев в русскую литературу, пленение иудеями русского слова, русской мысли.
Нашествие это началось в историческом смысле сравнительно недавно -со времени либеральных реформ Александра II. Евреи жадно присосались к этим реформам и вскоре наполнили университеты, газеты и журналы. Печать, бывшая до той поры преимущественно русской, стала быстро переходить в руки евреев— бердичевские выходцы, вооружившись дипломами, не замедлили выступить в качестве вождей и учителей образованного общества и сразу вывели его из туманов немецко-славянских отвлечений на путь воинственного либерализма и культуртрегерства. На смену дворянской чопорности и лояльности пришли: неугомонное будирование, нытьё, непременная оппозиция, дух недовольства и отрицания. Наиболее неустойчивые и увлекающиеся были уведены евреями еще дальше — в подполье, в террор, в потёмки революционных мечтаний.
Но тяжёлая рука Александра III давала себя чувствовать, и еврейские шептуны до поры до времени ворожили изподтишка, науськивали из недосягаемой Женевы И хотя их иудейские козни еще не имели приложения, но уже еврейские химики заготовляли впрок революцию, женевские бунтари и смутьяны, дразнили фантазию русских студентов кровавыми химерами, миражем социального переворота; уже оплетали Россию женевские пауки густой, липкой сетью конспирации, уже шумели типографские станки подполья, и пафос еврейских прокламаций уже будоражил молодёжь страны. Русские идеи были скоро вытеснены из нашего культурного обихода идеями еврейского производства; благородное свободолюбие Герцена заменилось шипением кагального неистовства. Появились “ежемесячные подкалыватели” иудейского происхождения, началась на долгие годы литература о плохом городовом…
Русское общественное мнение подвергалось всестороннему обрезанию по еврейскому трафарету, народилось архипошлейшее интеллигентное воззрение, психология оболваненной толпы, непременное свободомыслие, обязательное безверие безвыходный шаблон либеральщины. Еврейский натиск на печать и литературу возрастал, зараза иудаизма проникла в газеты и журналы, в публицистику, в критику, в историю литературы, в поэзию и беллетристику, в драматургию, в энциклопедии.
К 90-м годам печатное слово уже представляло чуть ли не сплошное иудейское засилье. Уже диктаторствовали Вейнберги и Венгеровы; уже наглели ежедневные развратители — Нотовичи и Липскеровы, Пропперы и Фейгины уже размножались Слонимские, Герценштейны, Иоллосы; уже осаждали русскую литературу Минские и Волынские; уже засорялся русский язык, уродовались русские мысли; насаждались безверие и отрицание, расцветало мещанство; пригнеталась русская душа к земле, оскудевала русская мечта, наполнялись русские сердца местью и злобой; корчилось общество в судорогах самооплёвывания, с грязью смешивался патриотизм, позором клеймилось национальное достоинство.
“Новости”, “Новости Дня”, “Курьеры”, “Северные Вестники” — делали своё мрачное, чёрное дело, а за ними шло покорное стадо шаббесгоев, жидовствующих недоумков, зажимавших рот каждому, кто решался протестовать против еврейского кодекса. Началось повальное ожидовление; установился и действует до сего дня “хороший тон” юдофильства; вошло в моду и в привычку усердное разбивание русских лбов перед авторитетом сынов Израиля. И “Русское Богатство” Михайловского, и “Русская Мысль” Гольцева, и “Вестник Европы” Стасюлевича — все были одержимы “страхом иудейским”. Отрицание еврейства стало почитаться смертным грехом, а всякий глупец, подходивший с благоговением к Израилю, неукоснительно приписывался к разряду людей “передовых”.
Но буря и натиск евреев, естественно, вызвали отпор… “Антисемитизм” у нас не первый день — он в нашей литературе со времён Достоевского и Лескова. Семидесятники первыми испытали всю прелесть вторжения евреев в русскую литературу, и пророк-Достоевский в ужасе воскликнул:
Я не буду их перечислять, их и так хорошо помнят и знают евреи… Но и евреи не дремали. Мало того, что они прибирали к своим рукам газеты и журналы, что исподволь готовили в них революцию, что всемерно поощряли в литературе динамичную тенденцию, что неустанно апеллировали к передовому обществу, что громко ныли о своей жалкой участи, что радостно поощряли русское самоотрицание, что открыто учили попирать историю и традицию, презирать отцов и дедов; мало того, что эти международные вульгаризаторы