Для общей же характеристики того, как сами евреи аттестуют Талмуд, хотя, быть может, и не желая этого, представляется полезным сослаться на следующее: а) в книге Исход (XIX, 17) сказано:
В гармонии с этим самые сокровенные тайны, затаённейшие мысли, вожделения и упования иудейства превосходно укрываются за баррикадами талмудического текста и его тонкостей от взоров иноплеменных. По уверению же самого Талмуда (Ялкут Шадах), книга Закона была дана без гласных букв именно для того, чтобы каждое его слово можно было истолковать семьюдесятью различными способами. Согласно с этим, в трактатах Эрубин и Санхедрин одному из корифеев талмудизма воздаётся хвала за то, что он всегда мог найти в Законе 49 доводов либо оснований к разрешению и к воспрещению одного и того же предмета, к осуждению и оправданию за нарушение любого повеления. Трактат Соферим подтверждает это и ссылкой на Моисея по поводу его предписаний о чистом и нечистом. Основная же цель премудрости этого рода — ускорить наступление того вожделенного момента, когда затрубит, наконец, золотой рог об освобождении Израиля и о возвращении его в Землю Обетованную — через золотой же мост векселей, закладных, акций, облигаций и ценных государственных бумаг, отобранных Израилем у целой вселенной (см. №1 Гамелица за 1882 г., ст. Лилиенблюма). Отсюда понятно, что никакой обман либо предательство не только не являются преступлением для еврея, а наоборот, составляют патриотический для него подвиг. Вечный и неизменный принцип иудаизма заключается именно в том, чтобы иноплеменников не щадить. В этом направлении самый весёлый у евреев праздник — Пурим, естественно, олицетворяет собою неутолимый гнев, адскую мстительность и свирепое изуверство сынов Иуды.
Лукавство по отношению к Богу и ближнему есть самая существенная и самая характерная черта еврейской религии и еврейского племени. В отдалённые времена и другие народы не отличались особенно нежными или возвышенными нравами; тем не менее, идея о правом и неправом, понятия о добре и зле были известны всем им, а потому гнусное и скверное преследовалось ими или хотя бы презиралось. Но и среди самого густого мрака веков мы нигде не встречаем обоготворения неправды. Возвести мошенничество на степень добродетели — задача, решение которой приняли на себя одни евреи.
Талмуд — совершенно беспримерен и никакая другая история, кроме еврейской, не знает ничего подобного!…
По талмудическому сочинению Мидраш Раббот, сам Моисей с наступлением дня смерти прибегал к разным тонким ухищрениям и не без успеха. Он ни за что не хотел умирать, а потому именно в это время приступил к написанию тринадцати экземпляров своей Торы (Пятикнижия), вследствие чего оказался недоступным для ангела смерти, посланного в этот день к Моисею, для успешности в исполнении возложенного на него поручения, в особом всеоружии славы Божьей!… Лишь после многих безуспешных попыток взять душу Моисея через посредство других, нарочитых же посланников, Гавриила, Михаила и Самаэла, Иегова взял душу Моисея целованием в уста, да и то лишь предварительно гарантировав, ему, что на том свете, независимо от участия Моисея во всяких иных блаженствах, Господь Бог будет водить израильтян только руками Моисеевыми[46]. Отличный знаток еврейства Диминский[47] говорит: “Я ещё не встречал евреев, которые бы этим рассказом не восторгались и не приходили бы от него в сердечное умиление!…”
Посему любой обман для еврея — только тема для художественного произведения. Когда еврей плутует, то он отдаёт этому делу не менее любви, чем птица, когда вьёт гнездо. Но если всё это необходимо во имя собственного достоинства, то не менее этого повинен он действовать во славу Израиля, однако, под условием не “посрамить Имени” (Господа), т. е. не попадаться, ибо сие есть “далека хилул га-шем” — унижение имени Бога и опасность для “избранного народа”.
Не даром, стало быть, советует немецкая поговорка:
Ясно значит, почему талмид-хохиму разрешается всё, а чуть не обоготворение великих мудрецов Талмуда таково, что, например, достаточным считалось уже одно прикосновение к палке рабби Меира (ученик “великомученика” Акибы, около 135 г. по Р.Х.), чтобы сделаться умным человеком.
Вполне очевидно далее, что и сами черти стали, наконец, завидовать славе раввинов. Довольно сказать, что у каждого человека тысяча чертей находятся по правую и десять тысяч по левую руку. Святых же раввинов они просто одолевают, толкутся, мнутся и трутся возле, со всех сторон, но, по неизречённому величию Талмуда, посягнуть на этих праведников всё таки не осмеливаются… Тем не менее, дьявольская назойливость не остаётся бесследной. Если на каком-нибудь почтенном ростовщике или биржевом удаве вы замечаете потёртый либо лоснящийся лапсердак, — знайте, что это результат бесстыдства чертей…
Впрочем, нельзя иной раз не войти в положение и самой дьявольской рати. Так у Баснажа и у аббата Грегуара рассказан даже следующий забавный анекдот из талмудической литературы:
“Некий раввин ухитрился обмануть в одно и тоже время и Бога и дьявола. Случилось же это вот каким образом. Раввин обратился к сатане с просьбой привести его к дверям рая, дабы, взглянув на славу святых он мог умереть спокойнее… Уступая его слёзным молениям, дьявол согласился. Но едва раввин увидел, что райские двери открыты настежь, как ринулся туда и моментально присягнул, что ни за что не вернётся обратно! Оказавшись же в невозможности допустить раввина до столь явного клятвопреступления, Иегова был вынужден оставить его в раю, и дьявол ушёл весьма сконфуженным…”
Выше приведён был список главнейших школ и академий Талмуда. Быть может, непосредственно за этим, следовало бы назвать и более важных учёных в данной области, но такой формализм изложения повредил бы сущности. Целесообразнее, казалось, дать сначала в общих чертах понятие о самом раввинате, ибо только отсюда возможно представить себе недосягаемость ореола гордыни, которым еврейство окружает авторов Талмуда. Переходя же к этому предмету в настоящее же время, нельзя не отметить, что означенные, первоклассные мудрецы, из которых один — Иуда Гакадош (135—217 гг. по Р.Х.) даже прямо именуется святым, распадаются по предметам своих трудов на редакторов Мишны и на тех, которые соорудили Гемару. Первых, — “таннаев” — от Симеона Праведного (300 лет до Р.Х.) до Иуды Святого (200 лет до Р.Х.), насчитывается всего сто семьдесят шесть. Чиарини (“Le Talmud de Babylone”, I, 105—119) даёт полный их список. Вторых — “аморов”, по списку же Чиарини, — семьдесят восемь. Первые относятся главным образом к Палестине, а вторые к Вавилонии, где центр иудейства находился, неизменно, начиная с пленения при Навуходоноссоре до начала седьмого столетия по Р.Х.
Титулы для таннаев — рабби, рибби или авва, а для аморов — абба, иногда — мар, либо — рав.
Точно так, как первоисходным редактором Мишны, потрудившимся над приведением в порядок сырого материала предшественников, должен быть признан рабби Иоханан бен Закхей, а её завершителем является Иуда Святой, так и для Гемары вначале стоит другой Иоханен — бен Элиезер (около 200 г. по Р.Х.), а в конце — рав Аше (367—426 гг. по Р.Х.), при сотрудничестве рава Абины и рава Иозе (Иеза, либо Иа-зе). Впрочем, более проникновенные изыскания о талмудических школах и сектах убеждают, что, при всём давнем рассеивании евреев, столь важный и общепризнанный ими религиозный кодекс, как Талмуд, должен был проистекать, по крайней мере, в отдаленных постановлениях и толкованиях, из разных местностей синхронистически, т. е. параллельно во времени. Посему для углубления в его характер и постижения его основных черт необходимо обратиться кроме Палестины и Вавилонии в Грецию, Испанию, Египет и Персию.
