на союз, как на выгодное предприятие? Изнурённый рабочий либо господа, заседающие в первоклассных ресторанах за бесконечными совещаниями? На эти вопросы не может быть двух ответов.
Около 10 миллионов рабочих не присоединились пока к упомянутым союзам. Но и они терроризованы, так как по воле хорошо оплачиваемых коноводов любая отрасль труда может быть моментально парализована. Всякие споры, стачки, забастовки, мятежи — настоящий хлеб для агитаторов. Чем глубже идут волнения, тем больше рабочих записывается в члены союза, чтобы пользоваться субсидиями в дни безработицы, тем, значит, быстрее увеличивается капитал союза и суммы на жалование и “разные расходы”. В Ланкашире недавняя забастовка нанесла убытка в потере заработной платы и в упадке торговли более, чем на 70.000.000 руб. и поставила 11.000.000 душ населения в самые тяжкие условия жизни. Пришлось всем записаться в союз, а жалование подстрекателям и вожакам бунта неукоснительно взималось из отощалых кошельков голодающих от безработицы наивных подвижников за новые теории…
Биржевой комитет недаром официально заявил, что агитаторы среди рабочих ненавидят мир, т. е. труд. Спокойные отношения между заводчиками и рабочими грозят потерей 10.000 хороших, выгодных мест.
Таково неизбежное положение вещей, пока мир будет состоять из обманщиков и обманутых…”
Что же касается так называемых конституционных гарантий, то блестящие примеры их незыблемости даёт хотя бы новейшая, по самому свежему фасону сфабрикованная республика в Португалии.
Угнетение и тирания, господствующая в этой горемычной стране, а особенно в Лиссабоне, не имеют ничего сходного с произволом, который позволяла себе когда-либо монархия. За период в 60 лет конституционные гарантии ни разу не были приостанавливаемы в столице. Они оставались неприкосновенными даже после 28 января 1908 г., когда были зверски убиты король Дон-Карл ос и его наследник престола. Республика, наоборот, приостанавливает все гарантии уже через пятнадцать месяцев после своего возникновения и притом как раз в Лиссабоне, т. е. в единственном городе, где республиканская партия располагает значительным числом сторонников. Учинив беспримерные насилия при временном правительстве на том де основании, что это был период революционный, республика стала продолжать их тайком и за время первых двух конституционных министерств, пока, наконец, кое-кто из её же собственных сторонников, равно как влиятельные члены иностранной колонии в Лиссабоне, оказались не в силах сдерживать своё негодование перед вопиющими злодеяниями столь “свободного” правления — без принципов и без чести.
Тогда всё теми же главарями республики решено было открыто уничтожить всяческие обеспечения свободы.
В октябре 1911 года, изменяя основным началам конституции, республиканский парламент учредил исключительный суд для заподозренных в монархизме. Когда же, утомившись совершать неправду, сам трибунал данного рода начал оправдывать невинных, этого оказалось достаточно, чтобы правительство, натравливаемое газетой “О Mundo”, органом торжествующей демагогии, создало особый, уже военно- полевой суд с безграничными полномочиями, которому и предаёт так называемых зачинщиков хотя бы и самой обыкновенной стачки…
Но дело и на сказанном не остановилось.
Португальские социалисты-правители, потеряв голову от народных волнений, охвативших всё государство, стали грызться между собой. Недавно арестованы видные деятели революции 1910 года: полковник Мачардо Сантос, бывший военный министр Пимента Кастро, и Луис Черейо. Стоящие теперь у власти лица нашли их опасными для себя и засадили в подземные темницы, где подвергли тягчайшему режиму, какой установлен названными “спасителями отечества” для людей, не изумляющихся перед их благодеяниями, иначе говоря, для “политических преступников”. Даже многие республиканцы, принимавшие участие в катастрофе 1910 года, страшно возмущены насилием над своими товарищами и грозят новым переворотом.
Относительно содержания десятков тысяч арестантов, чем-либо неугодивших правящим масонам, кореспондент газеты “Daily News” рассказывает настоящие ужасы.
“Держат их в подземных кельях, вырытых на глубине шести сажень под землю и наполовину наполненных водой; мебели никакой не полагается; пища — хлеб, вода и немного сырых овощей; посетители не допускаются, а провизия со стороны не передаётся. Невинные люди, томящиеся в этих казематах по пустому оговору и не знающие даже, в чём их обвиняют, умирают сотнями. На днях вышло распоряжение — ни в каком случае не выдавать трупов для погребения родственникам, а особенно не позволять производить вскрытия их. Существует подозрение, что многих отравляют. Дамы дипломатического корпуса, осведомившись об этих злодеяниях, образовали комитет для помощи заключённым, но все их старания облегчить участь страдальцев разлетаются в прах перед упорством и ожесточением озверелых масонов!…”
Увы, вмешаться в анархию, созданную социалистами и масонами, следовало бы не дамам- дипломатам, а их мужьям. Но… главные, заинтересованные в Португалии, державы сами заражены масонством и поэтому не решаются положить предела кровавой вакханалии цареубийц…
XXV. Только ознакомившись с предыдущим, возможно перейти к оценке дела Дрейфуса. Для полноты же понимания бросим хотя бы самый беглый взгляд на грозные обстоятельства, логически связанные с ним в новейшей истории Франции.
Здесь во главу угла нельзя не поставить эльзасского еврея-банкира Бэра-Серф-Бэра, наравне с прочими единоплеменниками своими не имевшего права даже переночевать, например, в Страссбурге сегодня, а завтра, по доброте и близорукости Людовика XVI, оказавшегося чуть ли не тамошним же “предводителем дворянства”[76] и даже придворным кавалером, но не замедлившего, разумеется, стать предателем государя, своего благодетеля, и одним из ярых провозвестников бессмысленного революционного девиза: “fraternite, egalite, liberte”… К своему горю, сами французы жестоко опростоволосились уже в ту пору, за что и каются теперь, не обратив внимания на протест более откровенных иудеев Бордо, положительно заявивших, что не желают “равноправия”. Действительно, оно им было совсем ни к чему не нужно, как это, впрочем, должно быть очевидно для всякого, понимающего дело. Ведь сила еврейства именно в его полной обособленности и единстве, а “эмансипация” могла только “рассиропливать” эти драгоценные для кагала свойства…
Тринадцать раз отказывалось Учредительное собрание признать равноправие евреев, а если 28 сентября 1791 г., наконец, согласилось, то под гнётом масонства, куда сыны Иуды успели проникнуть, равно как, без сомнения, вследствие подкупа (между прочим, продались кагалу главные вожаки Собрания — аббат Грегуар, граф Клермон-Тоннер, Дюпор, адвокат Годар, Робеспьер и Мирабо), частью же под влиянием еврейских “патриотических” демонстраций и уверений в том, что беспредельно благодарные иудеи ничего большего не желают, как стать французами и гордятся этим!
С провозглашением “равноправия” целые толпы сынов иуды сбежались во Францию из других стран, особенно на Рейн, и уж конечно не замедлили показать себя так, что и самого Наполеона приводили в отчаяние.
Да что Наполеона!… Вот как писал Конвенту Марк-Антоний Бо-до, представитель народа в армиях Рейна и Мозеля.
Дальнейшей же иллюстрацией вопроса могут служить выходцы из улицы “Красного щита” (Rohtschild) в иудейском гетто Франкфурта на Майне.
Не длинен и не нов рассказ.
Основатель династии Мейер-Амшель (без фамилии) Ротшильдом стал называться самовольно, заимствовав эту фамилию именно от красной вывески (roth Schild) в том переулке франкфуртского гетто, где проживал. С молоду он готовился быть раввином, т. е. усердно вникал в талмуд, а затем рассудил, что деньгами торговать выгоднее.
Означенное решение было, впрочем, не только естественным, но и не заключало противоречия с
