население собственными капиталами.
И то и другое неверно по крайней мере, в значительной степени. Предписывая не одно лишь обездоление гоев, а и превращение их в шутов Израиля, цинизм талмуда, с другой стороны, требует, чтобы сынам Иуды это ничего не стоило, а вместе с тем указывает, что среди благоприятных условий способен действовать всякий. Выйти же победителем из обстоятельств враждебных, даже, повидимому, безысходных, может только еврей. Если, далее, по талмуду имущество гоя принадлежит первому еврею, который его захватит, и если, вообще говоря, мир есть собственность “избранного народа”, как, впрочем, и сама жизнь гоев, то было бы возмутительным противоречием и нелепым до крайности унижением для сынов Иуды, когда они вздумали бы подкупать гоев за свой, а не за их же счёт.
Отсюда следует, что уже ради величия своего имени евреи обязаны изыскивать другие приёмы. И мы видим, что если, например, уже осенью 1905 года в Москве убийство городового расценивалось кагалом не свыше трёх рублей, да и то лишь по невежеству “сознательных пролетариев”, которые оскорбляли дело свободы домогательством мзды, то истинные подвижники во славу Израиля растерзывали его супостатов бомбами “во имя идеи”, т. е. уже совсем безвозмездно. Правда, кагальная пресса трубила им хоралы, возводила на пьедестал героев, чуть не обожествляла их, но она имела, понятно, не это целью, а лишь во славу премудрого талмуда подготовляла таким путём новых и даровых шаббесгоев на ту же самую дорогу.
Стремясь к дальнейшему развитию, это явление само собой переходило в эпидемию стадного психоза. С точки же зрения большинства “русской интеллигенции”, сыны Иуды оказывались ещё страстотерпцами, равноправие которых представляется эмблемой великого будущего России, и сверх того — недосягаемыми талантами, которым довлеют всякие честь и поклонение. Искореняя всё противное кагалу, а в частности, уничтожая появление разумных книг и сколько-нибудь терпимой литературы, монополия кагальной прессы достигла, таким образом, апогея в издевательстве над русским народом среди роковых, даже беспримерных испытаний, ему ниспосланных на Дальнем Востоке…
Если конкуренция — война, то монополия — избиение пленных. А так как наряду с этим основной принцип евреев — “ни стыда, ни жалости!…”, то ход событий не замедлил превратиться в такую тиранию, одним из результатов которой должна была явиться популярность “избранного народа” и в рабочих массах. Популярность сия тем более очевидна, что непререкаема. Посягать на неё, значит обрекать себя же самого на погибель нравственную, экономическую, а если мало, то и физическую. Дерзновение этого рода бессмысленно уже в виду того, что нигде не найдёт убежища. Ему суждено даже оставаться неведомым и в отчаянии бессилия проклинать лишь собственное неразумие.
А еврейство среди подобных обстоятельств имеет право торжествовать уже потому, что столь блистательный гешефт ему ничего не стоит. Этого мало. Покрывая расходы, например, по изданию еврейских и жидовствующих газет, осмеиваемые и обездоливаемые ими же гои спешат паки обогатить кагал, равно как его ставленников, безграничными доходами с объявлений и необъятным расширением иудейских замыслов вообще, рассчитанных именно на ослепление и порабощение гоев через эту же кагальную либо шаббесгойскую прессу…
С другой стороны, мероприятия евреев сводят государственную и международную политику арийских народов, во-первых, к рублю, а во-вторых, к монопольному, за их же счёт, новому обогащению Израиля другими путями.
5. Не одна, конечно, пресса служит этому, а и капиталы, но опять таки нееврейские. Анонимные общества, а в особенности Банки, питаются деньгами и кредитом, равным образом самих же гоев…
Если, далее, торговые и промышленные стачки всякого рода параллельно с размежеванием их внутри кагала, представляют одну из главенствующих тем в талмуде, как синтез эксплуатации иноплеменников, то захват сынами Иуды кредита проистекает отсюда логически, как верховный синтез. “Художественность” исполнения состоит в том, что пресловутый “nervus rerum gerendarum” добывается еврейством через подчинение ему государственного кредита страны, т. е. ещё раз за её счёт с ничтожной либо даже нулевой затратой кагальных средств.
Потребление без производства, иначе говоря, проживание на чужой счёт, есть паразитизм. Будучи же возведённым в систему и осуществляясь путём присвоения кагалом самих знаков обмена гоями своих богатств, он обращается в иудаизм.
Между сложными причинами, которыми обусловливается переживаемый Европой кризис, есть одна главнейшая, новоизобретённая, явная. Она заключается в том, что течение капиталов, предназначенное для питания всего социального организма, отводится по грязным каналам талмуда в пользу немногих вампиров — израильтян. Живительный сок, необходимый для жизни ветвей, отпрысков и листьев, высасывается прямо из ствола дерева чужеядными паразитами. Несомненно, что положение этого рода в разных странах может представлять своеобразные ступени развития. Там твёрдое и прозорливое правительство, здесь энергичная аристократия, ещё дальше — строгая привычка к порядку и коммерческий дух народа встречают натиск еврейства спасительным сопротивлением, или, по крайней мере, ограничивают его сносными пределами. Наоборот, к сожалению, в других государствах недостатки национального характера и колебания в политике, смуты и революции, химерические предприятия и растление в идеях, непригодность общественных деятелей и безнравственность партий комбинируются разом, дабы ускорить и распространить иудейское нашествие.
Прав был Берне, когда сказал, что
Действительно, среди союзников еврейского господства, основанного на тайных обществах, типом которого является собственная организация кагала, как не назвать золота?… Не его ли упрекало язычество в одичании и разврате нравов, а христианство проклинало за расслабление духа и очерствление сердца? Не золото ли искуситель всякой совести. В самом же безмолвии своём не оно ли красноречивейший из ораторов? Не оно ли безграничный владыка человеческих стад?…
Простой, повидимому, металл, и, тем не менее, всё, что может быть куплено, продаётся либо отдаётся ему.
В наши дни покупатель есть на всё и притом повсюду. Верховный хозяин и повелитель золота, никогда не испытавший его тирании на себе самом, еврей, является обладателем и несокрушимой земной власти.
Золото — важнейший рычаг еврейского могущества.
Иудейские Банки возвышаются в этом мире, как гордыня цитадели, а сильные еврейские банкиры являются настоящими властелинами. И странное дело! Чем выше поднимаемся мы по социальной лестнице, тем это верховенство оказывается более могучим и тягостным. Человек простой, трудолюбивый рабочий видит проносящуюся мимо карету иудейского банкира, не ослепляясь: он даже отворачивается с невольным презрением. Наоборот, человек среднего сословия, разжившийся кулак, замотавшийся фабрикант или купец взирают на эту карету жадными глазами. Прогорающий аристократ ещё более откровенен и с изысканной любезностью кланяется своему кредитору, ставшему его “приятелем”. Наконец, какой-нибудь владелец собственности раскланивается с “великим” банкиром уже как равный с равным. Действительно, банкир поклонился ещё как раб, но это не помешало владетельной особе, обернувшись к своему адъютанту, с печальной иронией заметить: “Вот наши господа!…”
Могущество золота имеет сходство с владычеством ума в том отношении, что наравне с ним мечтает о всемирном господстве и парит выше отдельных национальностей. Всё должно быть подчинено ему, а оно ни от кого не должно зависеть. Все сферы жизни, а в особенности, её болезненные уклонения, равно как и всякий вообще беспорядок, подлежат его эксплуатации, должны быть данниками усовершенствованного им ростовщичества.
Вообще говоря, двигатель мира и войны, любой службы государственной или общественной, всякого предприятия либо замысла, всяческой власти либо наслаждения, — главная сила в мире, где религиозность угасает, а нравственность осмеивается, конечно, — золото. Ничто иное, увы, не заменяет его, и заменить не
