ускользнула, ещё труднее. Некоторые стали поэтому требовать, чтобы их поднимали раньше времени, и тогда начальство категорически запретило нам заниматься ловлей камбалы.
Но не так это было просто — отказаться от охоты, до сих пор не виданной в наших водах. А тут ещё чемоданы…
Дело в том, что на причале рядом с нами работали столяры и плотники, и у нас с ними установились меновые отношения — за рыбу они делали нам чемоданы из фанеры. У каждого из нас было не так уж много имущества, но почему-то каждому хотелось иметь чемоданы. У некоторых их было по три штуки, а у моего приятеля Виктора Охалова даже четыре.
И мы рассудили так.
Начальство запретило нам ловить камбалу руками и сидеть с ней на выдержках. Но ведь камбалу можно поймать и на крючок! И что за беда, если мы, находясь на грунте, надоумим её проглотить наживку? А чтобы камбала не ошиблась и хватала приманку именно на нашей закидушке, мы делали свои снасти приметными. На шнуре моей закидушки была прикреплена красная шерстяная тряпочка, хорошо заметная в воде. Другие тоже выбрали себе цвета по вкусу.
Кроме того, мы договорились, что каждый свою добычу вытаскивает из воды саморучно. И это был не лишний уговор — кто-либо мог сделать «подсечку» как раз в тот момент, когда ты взял крючок в руку…
Как-то спускался я третьим или четвёртым. Первым ходил дружок мой Виктор Охалов. Он уже вышел, оделся и достал со дна камбалу.
— Сегодня какое-то нашествие рыбное… — шепнул он мне. — Всё дно усеяно камбалой. Бери на выбор…
Трое курсантов растянули в стороны резиновый ворот водолазной рубахи, в которую я сам залез уже наполовину, и под команду Виктора: «Раз, два… взяли!» — втряхнули меня в неё чуть не с головой. Затем обули в здоровенные ботинки со свинцовыми подошвами, повесили на грудь и спину пудовые грузы, и я полез за борт за спусковой трап. Здесь мою голову покрыли медным шлемом с иллюминаторами, пустили в шлем воздух. Виктор задраил передний иллюминатор, и я, ухватившись за ходовой конец, начал спускаться на палубу затонувшего парохода.
Это был английский пароход, гружённый всякой всячиной, даже ящиками с мылом. В сохранности под водой оказалось только это самое мыло. На кусках остались даже выпуклые изображения Британского льва…
Корпус затонувшего парохода тёмной скалой вздымался над песчаной гладью морского дна. Кем только не населён был этот подводный терем! Весь корпус, все надстройки, остатки снастей — всё было покрыто водорослями, ракушками, слизью. Всмотришься внимательно в эти заросли — и увидишь, что в них копошатся, ползают и плавают тысячи рачков и насекомых, личинок и червей. Часами можно было бы не отрываясь наблюдать за ними, но водолазу надо выполнить задание и приходится лезть в тёмный квадрат горловины трюма за ящиками с мылом.
Работать в кромешной темноте трюма было тяжело. Гвозди давно перержавели, и ящики рассыпались на отдельные дощечки, как только к ним прикасались. А доски, не всплывая, оставались здесь же в трюме — настолько они пропитались солью. Приходилось всё время рыться в этих досках, отыскивая уцелевшие ящики…
Я еле дождался, когда Виктор сказал по телефону:
— Осталось пять минут…
Быстро догрузив подъёмную корзину, я дал команду, чтобы её поднимали, и сам поднялся на палубу затонувшего парохода. Набрав побольше шланга и сигнала на руку, я вытравил из скафандра лишний воздух и плавно опустился на песчаное дно рядом с бортом. Теперь мне надо было быстро поймать рыбину и нацепить её на крючок своей закидушки.
Виктор не обманул — не сделал я и пяти шагов, как заметил камбалу небольших размеров, а за ней ещё две такие же. Я хотел уже наступить на одну из них, как заметил невдалеке ещё одну. Я сразу понял, что четвёртая рыбина — настоящая камбала-гигант. Она лежала неподвижно, плоская, круглая, усыпанная по спине костистыми шипами, очень похожая издали на чугунную крышку уличного люка. Я начал подходить к ней, стараясь не делать ни одного лишнего движения…
Однако рыбина оказалась куда мудрее своих более мелких сородичей: почти не поднимаясь над песчаным дном, она отплыла в сторону от меня метра четыре и снова улеглась на песке. Теперь мне захотелось поймать именно эту камбалу, только эту, и я ещё осторожнее стал к ней подкрадываться. Я так увлёкся охотой, что совершенно не слушал, что говорил Виктор по телефону. Заглушая его голос, я кричал только:
— Братцы! Дайте слабину шланга и сигнала… Я должен её поймать! Это их королева!..
Мне попадались десятки рыбин, но я преследовал только её, видел только её, и если бы мне не дали больше слабины шланга и сигнала, я, кажется, обрезал бы и сигнальную верёвку и резиновый воздушный шланг, обрезал бы и помчался догонять эту рыбину.
Наконец я настиг её и придавил к песку сразу двумя подошвами. При этом мне пришлось вытравить из скафандра почти весь воздух, чтобы стать тяжелее, иначе она сбросила бы меня на песок, как сбрасывает с себя лошадь неумелого ездока.
И вот, запустив ей под жабры пальцы, я поволок её туда, где спускалась на дно моя закидушка с красной тряпочкой на шнуре. Но стоило только взяться мне за крючок закидушки, как произошло то, чего я никак не предвидел и чего по уговору на боте не допускалось: кто-то там наверху изо всех сил сделал подсечку, и крючок, предназначенный для камбалы, вонзился в рукав моей рубахи, в налоктевую накладку. Вместо камбалы я сам очутился, как дед Щукарь, на добротном крючке.
Наверху наконец оставили в покое мою закидушку, и я принялся освобождать крючок. Но сделать это было совсем не просто: я не мог дотянуться до крючка, стал тащить за поводок и в конце концов оборвал его. Что мне было делать без крючка? Оставалось только одно — привязать рыбину к обрыву поводка, что я и сделал. Продел поводок под жабры и завязал надёжным морским узлом. Теперь можно было подниматься, и я крикнул в микрофон:
— Выбирайте шланг, сигнал!..
Ещё с последней выдержки на полуметровой глубине я заметил над головой днище постороннего судёнышка-катера или баркаса. Вероятно, к боту кто-то подошёл, скорее всего рыбаки. Они часто подходили к нам, интересуясь спусками. Но я ошибся. Мне ещё не отвинтили иллюминатора, а я уже знал, что на бот прибыл всеми нами любимый начальник водолазного училища Шпакович.
— Гм… гм… — начал он, когда с меня стаскивали рубашку. — Я вот что хотел у вас спросить, курсант Шманкевич. Вы, случайно, не знаете, кто в настоящее время обучает рыбу в Цемесской бухте вязать морские узлы?
Больше начальнику не надо было задавать никаких вопросов. Всё было ясно. Ему оставалось только назвать цифру — на сколько дней курсант Шманкевич оставлен без увольнения на берег. Оправдываться не было никакого смысла, но всё же я попытался кое-что сделать для смягчения приговора. Зная характер своего начальника, зная его преданность водолазному делу, я сказал:
— Не мог удержаться, товарищ капитан первого ранга. Как увидал этот экземпляр, так сразу решил, что её надо изловить для нашего водолазного музея. Можно, думаю, будет заспиртовать, а то можно чучело сделать…
Начальник ещё раз осмотрел камбалу и сказал:
— Гм… гм… Пожалуй, вы говорите разумно… Экспонат выйдет на славу. Ну, раз вы его изловили, то, вероятно, вы и возьмётесь сделать чучело… Суток пять вам хватит на это дело?
— Что вы, товарищ капитан первого ранга, — воскликнул я, — это очень много!.. Я бы и за одни сутки управился…
— Ну, нет… Не люблю торопливости. Даю трое суток. Вот так. Вопросы есть?
