предварительного заключения, у нее все еще продолжались припадки панического страха. Общение с Каролой оказало на Тьяну благотворное влияние.
В женском отделении содержалась также некая Глоринья, искренне сочувствовавшая горю Тьяны. У Глориньи было доброе сердце. Она ухаживала за Тьяной, как преданная сиделка. В тюрьме она находилась в ожидании приговора за то, что, как говорили, пыталась задушить хозяина дома, выселившего ее из комнаты.
Эти три женщины провели здесь в мучительной неизвестности – между свободой и осуждением – долгие месяцы. Наконец наступил радостный день: все трое – Тьяна, Глоринья и Карола – были оправданы. И освобождение не заставило себя ждать.
На следующий день, когда Карола с узелком под мышкой вышла из ворот тюрьмы, она увидела человека, курившего под деревом…
– Куика, любимый!
Они нежно обнялись.
– Что теперь? – спросила Карола.
– Отправимся в Жундиаи, я подыскал там работу в баре…
– Смотри, как бы ты не пожалел! Едва только вышел из тюрьмы и опять собираешься на такое несолидное место!
– Я выклянчил кое-что у дяди… Немного, но на дорогу хватит. А там видно будет…
– Не беспокойся. У меня ведь в ломбарде заложены кое-какие вещи матери. Мы можем их продать…
Оживленно беседуя, Марио и Карола шли под руку по направлению к вокзалу. Лучи заходящего солнца играли на желтых листьях деревьев, на фарах машин.
– Зеркала лучших марок! Серьги, браслеты, пряжки из малахита! Элегантно! Дешево! Красиво! Можете убедиться! – послышался голос уличного торговца.
Марио остановился.
– Карола, хочешь несколько бриллиантов?…
– Я? Эти глупые безделушки никогда больше не будут меня интересовать. Никогда, слышишь?…
И они, смеясь, пошли дальше.
Когда Тьяну вызвали в кабинет начальника тюрьмы, она стала кричать, что ни за что не пойдет… Глоринье, уже связывавшей в узел свои вещи, пришлось долго и терпеливо убеждать подругу последовать за полицейским. Подобным образом бедняжку уже вызывали много раз, и она всегда возвращалась измученной, истерзанной…
Вскоре обе женщины, очень возбужденные, весело шагали по двору тюрьмы, прощаясь с товарками:
– Всего наилучшего, Филомена! Передам ему твое поручение! Жинота! Как только смогу, пришлю сигареты!.. Пока!..
Они направились к воротам, которые в этот закатный час казались позолоченными. Часовой пошел к ним навстречу, но они еще издали показали ему пропуска…
Подруги вышли на улицу. Это была свобода, это была жизнь. Их никто не ждал. У них не было ни одежды, чтобы переодеться, ни денег, ничего… Но это была свобода…
Глоринья держала под мышкой завернутый в газету сверток, Себастьяна шла с пустыми руками. У нее кружилась голова и подкашивались ноги. Когда ее арестовали в доме хозяев, в праздничный вечер, на ней было хорошее, нарядное платье, но теперь оно уже стало грязным, потрепанным и дурно пахло. Она почувствовала себя бродяжкой, без денег, без теплой одежды, и ее радостное возбуждение стало рассеиваться. Внезапно Глоринья остановилась:
– Послушай, Тьяна!.. Надень-ка мой жакет…
Она раскрыла сверток, бросила бумагу в канаву, протянула подруге жакет и помогла надеть его.
– Готово. Сшит словно на тебя! Просто мечта!
И обе женщины – Глоринья в черном жакете, Тьяна в жакете лимонного цвета – уверенно пошли дальше.
Однако на одном из поворотов прачка замедлила шаг: ей некуда было идти.
– Ничего у меня нет. Наняли на работу, а потом выбросили на улицу. Так вот и живешь… – Она готова была расплакаться.
Глоринья посочувствовала ей:
– Перестань быть простофилей, подружка! Найдется тебе работенка. Понятно?
Но Тьяна не понимала, и Глоринье пришлось объяснить ей:
– Не беспокойся, устроишься. Я знаю одну старушку, сводницу. Она добрая. Такие, как мы, находят у нее в доме приют, пока не встанут на ноги. Теперь понимаешь?… В городе немало богатых господ, которые не прочь побаловаться с девушками… А у нее есть их телефоны… Ну, теперь поняла?…
Безработный
Оливио Базан, согнувшись под тяжестью старого дорожного чемодана, вышел из железнодорожного пакгауза. Это был склад компании, в которой он раньше работал. Рабочий день уже кончился, разгрузка вагона с каолином была прервана. Грузчики выстроились в очередь перед душем; на их обнаженных спинах каолин, смешавшись с потом, образовал белесые корки, плотно прилипшие к коже. Время от времени останавливаясь, чтобы передохнуть, Оливио добрался до привокзальной площади и стал дожидаться
