«Это действительно было так! — тревожно забилось сердце у Павлика. — Чтобы вода не стекала в отлив, я преградил ей путь».
Веммер продолжал:
— Пауль сразу открыл все краны…
«Не угадал! — обрадовался Павлик. — Я не успел открыть все краны. В этот момент вблизи разорвалась бомба. Меня поднял дядя Панас, он караулил у двери. Мы сделали все, что нужно, и ушли».
— Ну, что ты теперь скажешь? — торжествующим тоном спросил комендант. — Господин Веммер — большой специалист своего дела и никогда не ошибается. — Он обернулся к штатскому. — У нас на фабрике работают десятка два взрослых украинцев. Не установили ли вы по глазам Пауля, кто именно подбил его на это преступление?
— Имя диверсанта назвать не берусь, но уверен в том, что таковой был, — ответил Веммер, доставая сигарету из серебряного портсигара. (Павлик заметил на крышке двух футболистов, старающихся во что бы то ни стало выхватить друг у друга мяч. Он подумал: «Не началась бы война, увидел бы, как играет московское «Динамо».) — Пауль нам сам о нем скажет. Ведь он уже не маленький и понимает: назовет подстрекателя жизнь себе этим спасет.
«Так же уговаривал толстогубый лейтенант дедушку Максима гнать колхозные гурты назад, сдать их немецкому коменданту», — вспомнилось Павлику. Он снова увидел перед собой родную украинскую степь, чистое голубое небо с широкими фиолетовыми полосами у горизонта. На дедушку наставили автоматы, но он спокойно и с достоинством повторил: «Нет»…
— Ну! Может быть, вы, господин Шэрнэнко, все же соизволите дать ответ? — напомнил ему с издевкой комендант. — В последний раз спрашиваю: кто посоветовал тебе открыть краны, чтобы затопить подвал с сигаретами? Считаю до трех. Раз… два…
— Я ничего не знаю… Расстреливайте, — твердо сказал Павлик.
— Хватит! — сказал Веммер вставая. — Приготовьте его.
— Он готов, — ответил комендант.
Павлик вздрогнул. Судорожно зажал рот рукой, чтобы не вскрикнуть. Его увозят в гестапо! Это смерть. За два с лишним года жизни в-лагере малолетних узников он достаточно наслышался о нечеловеческих пытках в подвалах фашистской тайной полиции. Хотелось заплакать, позвать кого-нибудь на помощь, закричать: «Я жить хочу!» Но минутную слабость победило более сильное чувство. В нем вспыхнуло желание доказать врагу свою силу.
— Поехали, юный герой! — положил ему на плечо руку Веммер. — Там разберемся…
«Улыбается, гад!» — Павлик резко отдернул плечо и вышел первым на улицу. Из-за колючей проволоки на него глядели сотни глаз. Ребят привели на обед, но никто из них, несмотря на грызущий голод, не пошел в столовую. Сбившись отдельными группами у глухой стены барака, они с тревогой наблюдали за происходящим у подъезда комендатуры. Впереди всех стоял самый маленький узник — восьмилетний Ванек, с которым Павлик спал на одних нарах, ел из одной миски. Малыш, увидев, что увозят куда-то его друга, не выдержал и громко зарыдал. Павлик решил успокоить его, подбодрить упавших духом товарищей. Он им весело улыбнулся, затем заговорщически подмигнул.
— Поехали, — сказал Веммер, показывая на стоявшую рядом машину.
Немец сел за руль. Павлик — рядом.
2. Серебряный мышонок
Человек в штатском превосходно вел машину. Павлик искоса поглядывал на него и думал: «Умел бы я так управлять машиной, выхватил бы у гестаповца пистолет… Ну, а дальше? Очень просто: фашисту — пулю в лоб, руль — в сторону, на Восток. В Советский Союз, в Пятихатки». Туда, где живет его мать, учительница Антонина Ивановна.
А потом? Потом… потом они бы вдвоем переехали мост, что у Днепропетровска, махнули через фронт прямо в Москву…
Павлик тяжело вздохнул. Он беспомощен. Не увидит он больше маму. Никогда! Его везут на расстрел…
— О чем задумался, Пауль? — обернулся к нему Веммер.
— Я не «Пауль» — Павел.
— Павэл, — повторил немец. — Не грусти, Павэл. Лучше погляди вон туда, — мотнул он вперед головой. — Рейн… Слыхал когда-нибудь об этой реке? А вон видишь, там, слева, над городом возвышается громадный собор со шпилями? Знаменитый Кельнский собор. Хочешь, расскажу тебе интересную историю про серебряную мышь, которая находится в этом соборе?
Веммер круто повернул руль и, не дожидаясь ответа, продолжал:
— Восемьсот лет назад Кельн подвергся страшному нашествию мышей. Да, мышей! Их было множество — миллионы! Доставленные со всей Германии кошки оказались бессильны. Не могли они никак справиться с грызунами. Тогда люди задумались: «Что делать?» И вот один священник нашел выход. Он посоветовал выковать для собора мышь из чистого серебра и молиться ей. Помогло! Не сразу, конечно, но помогло. Древний город, основанный в начале нашей эры римлянином Агриппой, был спасен от окончательного разрушения.
«Сказки! — подумал Павлик, когда немец умолк. — Хитрит. Зубы заговаривает».
Обогнув лесистый холм, машина выбралась на широкую, обсаженную фруктовыми деревьями дорогу, и Веммер заговорил о фабрике Этцеля и К°.
— Пауль… Павэл, — поправился он, — меня крайне удивляет твое поведение: зачем укрывать подстрекателя? Неужели тебе хочется умереть из-за какого-то негодяя? — мягко, вкрадчиво говорил Веммер. — Ты не маленький, много объяснять тебе нечего. Комендант тебя хвалит, говорит, что ты способный, смышленый паренек. Я с ним согласен. Действительно, кто мог бы за такой короткий срок изучить немецкий язык? Никто! Просто не верится, что ты русский. Ты немец, настоящий немец! Вот почему трудно поверить, что ты сам решился на такой мерзкий поступок. Подумай только, что получается: тебя бьют, а тот, бессовестный, залез в щель и оттуда смеется над тобой. Неужели ты…
— Я ничего не знаю, — оборвал немца Павлик, дерзко взглянув ему прямо в глаза.
Веммер пожал плечами:
— Ну и характер!
Машина продолжала мчаться на юг. Мелькали деревья, разрушенные бомбардировкой поселки, закопченные трубы заводов, ровные квадраты виноградников. Солнце уже клонилось к горизонту, а ехать еще было далеко.
У Павлика начала кружиться голова, посасывало под ложечкой. Его затошнило. Еще бы! Со вчерашнего дня он ничего не ел. Но Веммер оказался на редкость догадливым человеком: он достал из кармана пиджака тоненький бутерброд.
— Ешь, — проговорил он, сунув его Павлику.
Павлик очень удивился. Что это значит? Гестаповец предлагает ему свой бутерброд! И не эрзац — из свеклы и опилок, а настоящий хлеб. Белый, мягкий. С маслом. Рот наполнился слюной. Взять или нет? После минутного колебания Павлик, не отрывая голодного взгляда от хлеба, отрицательно замотал головой.
— Не хочу. Я не голоден, — последние слова он произнес как-то особенно протяжно.
— Бери, — настаивал немец.
Соблазн был велик. Павлик в ужасе понял, что начинает терять уверенность в себе.
— Не возьму, — решительно заявил он, а про себя подумал: «Пусть еще раз скажет «бери» — возьму».
— Отец у тебя есть?
— На фронте он, — буркнул Павлик, кося глаза на бутерброд, который лежал рядом с ним на сиденье.
— А мать?
