— Прекрасно, — произнес отец, встал рядом, положив руку ей на плечо, и взглянул в зеркало.
Сейчас, одетая для свидания, она тоже смотрела в зеркало. Как странно… Куда ушло целых семнадцать лет? Куда делся отец? Однажды, вскоре после «вечера второй пары сережек», он просто ушел. С тех пор она виделась с ним, но пальцев на руках вполне хватит, чтобы подсчитать количество их встреч. Нина подняла руку, словно произнося клятву, выпрямилась во весь свой небольшой рост и громко произнесла:
— Нет, я не поддамся предательским чувствам. У меня свидание.
Сэм, примостившийся у ее правой ноги, взглянул на хозяйку, потом на ее отражение в зеркале и еще раз на хозяйку во плоти, прикидывая, которая из них услышит его мольбы. «Дай кусочек. Дай кусочек. Дай кусочек. Пожалуйста! Ну пожалуйста. Печеньице. Конфетку. Чего-нибудь, ради всего святого. Чего угодно. Помираю от голода!»
Она еще раз оглядела свое отражение. Разгладила платье, поправила волосы, улыбнулась. Кожа золотится летним загаром, в каштановых волосах светлые выгоревшие пряди, на щеках свежий румянец. Чуть-чуть помады — и вперед. Она готова к свиданию, если уж не к тому, чтоб любить и быть любимой без опасения расставаний и предательств. Подхватив маленькую черную сумочку (ключи от квартиры предусмотрительно спрятаны в кармашке для мелочи), подделку под «Прада», зато на молнии, она наклонилась чмокнуть Сэма в макушку:
— Вас, мистер, я люблю абсолютно и безумно! — отметив при этом, что не испытывает ни на йоту страха.
Пес жалобно заскулил.
Нина вышла из дома.
На улице было все так же душно, нечем дышать. Как в кастрюле с супом, подумала она. В такие моменты на нее накатывали приступы клаустрофобии, и приходилось останавливаться, чтобы перевести дыхание. В метро Нина перешла с линии на линию и вышла на Лафайет-стрит в Сохо, где должна была встретиться с Зигги Валлерштайном.
Зигги был рентгенологом, они познакомились в кофейне неподалеку от «Тауэр рекордс» пару недель назад. Она закончила с послеполуденными прогулками и отчаянно нуждалась в кофеиновой поддержке в форме прохладного напитка, поэтому нырнула в ту крошечную забегаловку. Потягивая ледяной мокка-латте со сливками, она заметила парня, который сделал заказ. Бросил взгляд в ее сторону и улыбнулся. Она отвернулась. Потом все же посмотрела в ту сторону, но парень уже ушел. Ну и слава Богу, подумала она. Через несколько минут она тоже вышла и направилась к «Тауэр», собираясь купить бродвейскую запись «Игры в пижаме».
Но едва она оказалась на улице, как рядом возник тот самый парень из кофейни.
— Привет, — начал он.
— Привет, — ответила она.
— Куда направляетесь? Можно с вами?
— Полагаю, да.
— Куда же вы идете?
— В «Тауэр».
— Мне нравится ваша футболка.
Нина оглядела себя. На ней сегодня была рваная майка Университета Жестких Сношений. У нее была целая коллекция «университетских» футболок, включавшая в себя 116 реальных учебных заведений и еще кучу дурацких выдуманных из всех пятидесяти штатов, двадцати стран, со всех континентов. Нина гордилась своей коллекцией, хотя та начинала занимать слишком много места в ее небольшой квартирке.
— Глаз не могу отвести.
Она не нашлась что ответить. Но обратила внимание, что он делал пластику носа.
Они дошли до Бродвея и остановились у светофора.
— А что вы хотите купить в «Тауэр»?
— «Игру в пижаме».
— Я люблю «Игру в пижаме»! — слишком громко и слишком радостно воскликнул он. — Это мюзикл, да?
Они вместе вошли в магазин.
— Можно, я куплю его для вас? — предложил он. Нина открыла было рот, чтобы возразить.
— Не отказывайтесь. Позвольте мне сделать это для вас.
После слов «позвольте мне сделать это для вас» она готова была не замечать ни его носа, ни того факта, что в половине четвертого дня парень не на работе, и некоторой нервозности, заставлявшей предположить, что он мелкий кокаиновый дилер. «Позвольте мне сделать это для вас», — повторила она про себя и улыбнулась.
Они отыскали нужный диск, и он купил точно такой же для себя. Из здания они вышли вместе, держа каждый по маленькому желтому пакетику.
Она повернулась, чтобы поблагодарить и попрощаться, но он опередил ее.
— Могу я как-нибудь пригласить вас? — спросил он.
— Послушайте, большое спасибо за подарок…
— Может, в следующие выходные? На этой неделе я работаю, но свободен на следующей. В субботу вечером мы могли бы сходить в кино, поужинать. Как?
Она почувствовала в руке тяжесть пакетика. Ну как можно отказаться?
— Звучит заманчиво. А где вы работаете?
— Я рентгенолог, но сейчас у меня что-то вроде творческого отпуска. Работаю по несколько часов в Институте Рузвельта, в остальное время занимаюсь другими исследованиями.
Например, кокаиновый трафик из Южной Америки, пояснила она про себя.
— Да, меня зовут Зигги Валлерштайн.
Ох, она не антисемитка, но — Зигги Валлерштайн?
— Нина Шепард, — протянула она руку.
Они обменялись рукопожатиями, номерами телефонов, попрощались и разошлись каждый в свою сторону.
— Отличная футболка! — крикнул он, отойдя почти на квартал.
Нина поморщилась, покосилась на диск в пакетике и подивилась, какого черта она только что себе устроила эту дурость.
И вот теперь он ждал ее перед кинотеатром «Ангелика», как они и договорились. С широкой идиотской улыбкой на физиономии с очень маленьким носиком.
— Привет, — буркнула она, изображая приветливость.
— Прекрасно выглядите, — просиял он. — Пойдемте, фильм сейчас начнется.
Фильм оказался одним из тех мгновенно забывающихся изделий, изобилующих наркотиками и обнаженным телом, где героиня с мерзким стонущим голосом — безмозглая идиотка. Но по крайней мере работал кондиционер. Только благодаря ему Нина не уснула.
Благодаря кондиционеру и тому, что Зигги держал ее за руку. Что он себе воображает? Они поздоровались, купили попкорна и диетической колы, нашли два места, но в глубине зала — он был полон — и быстренько обсудили прошедшую неделю. («Много работы». «Нормально».) Но они были совершенно незнакомыми друг другу людьми. Между ними не произошло ничего особенно теплого или сокровенного, или сексуального, что могло бы стать естественным началом подобной близости. С чего он взял, что как только выключат свет, он может — и это встретит одобрение — взять ее за руку?
Нина не хотела задеть его чувства, поэтому не стала убирать свою руку. Но ей было неспокойно, и неудобно, и жарко, а вокруг полно народу, и они сидели не у прохода, так что, возможно, все дело в ее клаустрофобии. Но потом он принялся водить большим пальцем по тыльной стороне ее ладони. Боже, она терпеть этого не могла! Поглаживание напоминало о ее бывшем, который редко проявлял теплые чувства, но стоило им оказаться вместе на вечеринке, как он обязательно клал руку ей на спину и принимался водить ею сверху вниз, слева направо, словно напоминая: «Ты принадлежишь мне. Не забывай, я рядом, и ты моя». Черт! Нина искренне все это ненавидела. Неловко, щекотно, чувствуешь себя как собака, которую треплет по загривку хозяин. Она отдернула руку. Он посмотрел на нее, но она не отводила взгляда от
