не до конца сросшихся ребрах заставила тело изогнуться и мелко задрожать. Скрипя зубами, я перетерпел приступ и уже более осторожно полез в водительское отделение.
Внутри БТРа я почувствовал себя дома. Это был мой мир, на сто процентов понятный, проверенный и надежный, согретый жаром мотора, продезинфицированный металлом, напоенный целебным ароматом пороха и солярки. В этом мире богом был я, и он крутился в ту сторону, в которую я пожелаю, жил по установленным мною законам.
Законы были немудреные, но требовали четкого и неукоснительного исполнения. Именно повинуясь им я и стал действовать, готовя двигатель к пуску. Перво-наперво переключился на правый топливный бак. Насколько я помнил, он был залит под завязку, в то время как в левом уже почти ничего не оставалось. Решил что окончательно осушу его как-нибудь потом, когда момент будет не столь ответственным. После этого подключил аккумуляторные батареи и генераторы. Не забыл прокачать топливную систему ручным топливоподкачивающим насосом, и только после этого, поудобней устроившись в водительском кресле, выжал до отказа педали сцепления и подачи топлива.
Когда протягивал руку и вдавливал кнопку «стартер», я словно совершал магический ритуал, заклинал холодную мертвую материю, вызывал ее к жизни. Двигатель должен запуститься. Он не может не запуститься, ведь этого требует полковник Ветров — человек, который своими руками перебирал его, весь, до последнего винтика, холил и лелеял как арабского жеребца за миллион баксов.
Стартер крутил нормально, но дизель молчал. Только после отведенных инструкцией пятнадцати секунд в цилиндрах послышались первые вспышки. Конечно, логично было бы не насиловать далее машину, а обождать минуту-другую, и уже затем повторить попытку, но в меня вдруг вселился страх. Показалось, что если я не запущу мотор сейчас, то не запущу его никогда. Именно поэтому палец уверенно продолжал давить и давить на небольшую круглую кнопку.
— Заводись, родная! — буквально молил я.
Где-то не тридцатой секунде, когда, подчинившись разуму, я все же решил прекратить издевательство над техникой, на смену ритмичному стрекотанию стартера наконец пришло басистое, с некоторой простуженной хрипотцой рычание.
Фух, порядок! Из моей груди вырвался вздох облегчения. Благодаря за службу, я погладил БТР по приборной панели. Когда двигатель прогрелся выше сорока градусов, пару раз надавил на педаль газа, вслушиваясь, как он набирает обороты. Вроде все нормально. Вот именно теперь настало время выяснить, не отвалятся ли у меня колеса при первом же рывке.
Прежде чем коснуться рычага переключения передач я развернулся на сидении, запустил руку в прикрепленную за спинкой сумку и вытянул оттуда старый танкистский шлемофон. Новый пропал вместе со всеми остальными вещами, когда я гостил у кентавров, а вот этот, хранившийся только потому, что было жалко выкинуть, уцелел. Я надел шлемофон и тут же ощутил какая мягкая и приятная у него подкладка, как она отдает легким запахом курева и тройного одеколона. Сразу почувствовал себя малость поспокойней и вместе с тем порешительней. Наверное это свойство всех старых, верой и правдой служивших нам вещей. Слышал когда-то, что спортсмены на самые ответственные старты старались одевать свою старую «боевую» форму. Она не только не давит и не жмет, она придает уверенность, напоминает, что месяцы тренировок не прошли даром, что ты готов, что ты это можешь.
Вот как раз сейчас именно такой случай. Старт ответственней некуда. И тебе уважаемый Максим Григорьевич придется продемонстрировать все свое мастерство.
— Хватит тянуть! — приказал я себе, — Поехали!
Я включил заднюю передачу и аккуратно попытался стронуться. Машина дернулась, но так и осталась стоять на месте. Кроме скрежета трущихся о резину и броню кирпичей других звуков слышно не было, ничего не хрустнуло, не затрещало. Не плохо для начала. С души свалился огромный камень. Надежная торсионная подвеска выдержала выпавшие на ее долю испытания. Ну, а если такая великолепная машина цела и исправна, то грех не использовать все ее замечательные возможности.
Во время следующего предпринятого мной отчаянного рывка БТР ревел мотором и судорожно маслал проскальзывающими колесами, но с места почти не двигался. Еще одна, третья по счету попытка оказалась не намного удачнее двух предыдущих. Что-то не пускало, что-то надежно держало машину в каменной ловушке.
Именно когда я раздумывал об этом, в люк над моей головой настойчиво забарабанили. Я привстал и открыл крышку. Ну, конечно же, это был Леший.
— Ты чего остановился?! — прокричал подполковник. — Давай! Осыпаются ведь! Вон, уже пол морды освободил. Даже крышки смотровых люков теперь можно открыть.
Я немедленно последовал совету приятеля и открыл крышки. Внутрь кабины тут же ворвался дневной свет. Однако от него я даже не зажмурился. Странные фокусы выкидывают мои глаза. А может дело вовсе не в глазах? Может это сам свет? Он уже не такой яркий, и это первый звонок, первый намек на приближающиеся сумерки.
— Андрюха, держись! — прокричал я и вновь заставил мотор взреветь.
На этот раз я применил новую методу. То рвал вперед, то сдавал назад, пытаясь раскачать, расшатать машину, словно это был ржавый гвоздь, плотно засевший в старой доске. Что из этого выходило, было видно плохо, но наблюдатель у меня над головой все подначивал и подначивал:
— Давай-давай! Кажись, получается! Еще чуток и пойдет!
Цирк-зоопарк, ну когда же пойдет? Я злился на БТР, на Лешего и на самого себя.
— Пошла, родимая! — вдруг громко завопил Загребельный. — Поддай газку, Максим!
Мне ничего не оставалось как послушаться. Мотор взревел как сумасшедший, бронетранспортер заходил ходуном, снаружи послышался оглушительный грохот, визг и скрежет. Что там происходило я так и не понял, но только баррикада впереди начала удаляться. Машина, покачиваясь, медленно отползала назад.
Глядя на два вдрызг разорванных колеса, я сокрушенно покачал головой.
— Кто ж знал, что там железобетонные балки, да еще и арматура из них торчит? — пожал плечами сконфуженный Леший. — И когда только эту дрянь успели туда скинуть? Я, по крайней мере, не видел.
— Бой был, — напомнил я. — Ты что, сильно обращал внимание из чего строили баррикаду?
— Вообще не обращал, — признался Загребельный.
— Так чего ж треплешься тогда?
— Сказать то чего-то надо. Отмазаться. А то ты сейчас на меня с кулаками кинешься.
— Не кинусь, — пообещал я. — Самому думать надо было, когда этот скрежет пошел. Может тогда бы только одним колесом поплатились.
— На двух доедем? — поинтересовался мой приятель.
— Зачем же на двух? — я почесал затылок. — Переставлю одно с левого борта. По три получится с каждой стороны. На трех доедем.
— Тогда начинай, — Леший глянул на часы. — А мы тем временем строительством займемся, время- то поджимает.
— Чаусова ко мне пришли, — потребовал я. — Мне сейчас колеса ворочать, откровенно сказать, не по силам.
— Ладно, пришлю, — пообещал подполковник, явно расстроенный утратой такого ценного работника.
На месте Лешего я бы не жался и отдал в мое распоряжение не одного морпеха, а еще как минимум человека два. Баррикада ведь теперь не главное. На кой черт ее строить на века! Этому редуту Одинцовской обороны, как впрочем и самому поселку, осталось продержаться всего один день. А вот БТР… Сейчас «302-ой» это самая большая, если не единственная наша надежда.
Глава 5
В убежище теперь было далеко не так спокойно и уютно как прежде. Оставшийся без топлива,
