Двигатель запустился словно сам собой.
— Идем на выручку!
Я рванул с места боевую машину, одновременно поворачивая в неширокую аллею, отмеченную двумя ровненькими рядками обгоревших пней. Именно по ней ушел Загребельный, именно она вела к зловещим корпусам, ставшим смертельной западней для его группы. Те, кто выжили в мясорубке под Красногорском, те, кто бесстрашно шли на смерть под Одинцово, сейчас бессмысленно и бездарно отдавали свои жизни в каком-то бетонном сарае на окраине мертвого богом забытого города. Их заманили туда, будто глупых мышей на кусочки отравленной колбасы.
Во мне мигом вскипела дикая ярость. Ах вы, уроды, гниды, твари, думаете, у вас все получилось, все срослось? Ошибаетесь! Сейчас вы у меня выгребете, сейчас узнаете, кто такой есть полковник Ветров!
Я с таким жаром и с такой яростью взялся за дело, что едва за это не поплатился. С ходу налетев на один из пней, который на самом деле оказался не таким уж и горелым, я мог спокойно выломать правое переднее колесо. БТР подпрыгнул от удара, однако сознание лишь мельком отметило этот досадный промах. Ничего больше. Сейчас я не жалел ни себя, ни машину. Где-то рядом гибли мои товарищи, и я очертя голову мчался им на помощь.
Когда «302-ой» выскочил на асфальтированную площадку перед двумя сцепившимися друг с другом корпусами, доселе пустынный пейзаж вмиг ожил. Из распахнутых дверей и выбитых окон первого этажа прямо на нас ринулась бурлящая и шипящая масса. Нет, это были совсем не зомби, в которых мое сознание уже достаточно уверенно превратило сотрудников данного учреждения. Это были существа ростом сантиметров так под семьдесят, на двух жилистых цыплячьих ножках, с круглыми, как арбузы, головами и зубастыми пастями. Не узнать этих «милых» зверюшек было просто невозможно.
Квакухи! Да, это были именно квакухи, правда какие-то странные. Гораздо более мелкие чем те, что довелось встречать ранее, и вдобавок с абсолютно черной шкурой. Да и вели они себя тоже довольно неожиданно. Вместо того чтобы, пользуясь своим численным превосходством, сходу броситься в атаку, твари со всех лап кинулись наутек. Врассыпную, кто куда, как тараканы, застигнутые врасплох светом зажженной лампочки. Не доверяя этой неожиданной трусости, мы выпустили по ним несколько очередей. Но и после этого агрессии не последовало. Квакухи помчались прочь еще резвее.
— Да что ж тут за цирк-зоопарк такой! — теперь уже пришла моя очередь повторить этот вопрос. И теперь уже я, как полчаса назад Леший, был готов кинуться внутрь проклятого здания, чтобы матом, пинками, а если потребуется, то и огнем своего автомата расставить все точки над «i».
Однако я лишь успел вылезти на броню. Из разбитого окна второго этажа высунулась голова капитана Соколовского. Лиза среагировала на движение и мигом вскинула автомат. Костя тут же юркнул назад, а затем из темноты укрытия послышался его крик:
— Отставить огонь! — сообразив, что команда услышана, капитан вновь появился на свету. — Уже все! Чисто! Мы спускаемся.
Что значит чисто? Где, черт побери, люди? Я не мог так быстро поверить в безопасность этого непонятного, неизвестного объекта. Хотя почему неизвестного? Попавшая на глаза литая, а потому хорошо сохранившаяся табличка, объяснила все.
— «Физический институт имени П.Н.Лебедева. Российская Академия Наук», — прочитал я вслух.
Звук моего голоса был не единственным что нарушало окружающую тишину. К нему практически сразу добавились шаги нескольких человек. Битое стекло громко скрипело под их ботинками, пробуждая в пустых помещениях гулкое эхо. Группа разведчиков во главе со своим славным командиром вынырнула из мрака мертвого здания.
— Пусто. Никого нет, — отчитался Леший и тут же на меня накинулся: — А вы чего сюда приперлись?! Ведь сказано было ждать!
— Как никого нет? — я пропустил мимо ушей раздражение приятеля. — А люди где? Мы же все их видели!
— Видели, — подтверждая мои слова, закивали пришедшие со мной Одинцовцы.
— Я же сказал, нет никого, — упрямо повторил Загребельный и стал спускаться со ступенек. — Одни эти зубастые и пучеглазые. Мы когда их обнаружили чуть в штаны со страху не наложили. Куда нам четверым против этакой-то аравы? А когда Сокол гранату кинул, выяснилось что вся эта компания и сама нас порядком боится. Видали, как они драпанули?
— Квакухи тут пуганые, — высказал свое мнение следующий за командиром Мурат. — Точно пуганые. Человека знают и боятся.
— Мелкие они тут, другой породы, потому и боятся, — буркнул Клюев. Оказавшись возле БТРа, прапорщик нашел глазами Пашку. — Гранатомет мой куда подевал?
— У меня он. В кабине валяется, — ответил я за мальчугана, чтобы прапор не надоедал и не мешал разговору. — Вы хотите сказать, что те двое это наша коллективная галлюцинация?
— Не бывает такого, — поддакнул мне Нестеров.
— Тут кто-то внутри ходил, — продолжал гнуть свою линию упрямый казах. — Недавно ходил. Аппаратуру кое-какую из лаборатории забрали.
На это замечание Мурата Леший ничего не ответил, только насупился.
— Это правда? — я не дал Андрюхе отмолчаться.
— Вроде правда, — Загребельный пожал плечами. — Только я в толк никак не возьму, на кой черт она кому-то нужна? Вся электроника ведь гакнулась давным-давно.
— Вы совершенно не правы, молодой человек, в этих лабораториях еще много чего полезного осталось. Ведь не ширпотреб какой-нибудь базарный. Передовые научные разработки, все-таки.
От скрипучего, слегка насмешливого голоса мы все тут же оглянулись. Из двери, через которую только что прошла группа Лешего, абсолютно бесшумно появился невысокий худощавый старик. Ну, прямо граф Лев Николаевич Толстой, только в изгнании. Длинные седые волосы переходили в не менее длинную, спутавшуюся бороду. Одежду его составляли грязные лохмотья, в которых с трудом угадывались рубашка и темный, должно быть, когда-то синий рабочий комбинезон на лямках. Обут старик был в заношенные сандалии на босу ногу.
Как ни странно, от холода незнакомец вовсе не трясся. Наоборот, он словно наслаждался прохладным летним деньком эпохи «большой мряки». Когда, мол, еще настанет такая благодать? Лучшие дни для начала закаливания!
Индикатором энергии, исходящей от этого человека, были его глаза. Они сияли лучистым голубым светом. И была в них та сила, которая возносит гения над серостью и унынием нашего грешного мира.
— Добрый день, товарищи. Хорошо, что заехали! — старик подал руку первому, кто попался ему на пути, и оторопевшему Косте Соколовскому ничего не оставалось, как ее пожать.
Глава 11
Даниил Ипатиевич Серебрянцев в свои далеко не юношеские шестьдесят семь лет был… нет, совсем не академиком или профессором, а всего лишь младшим научным сотрудником отдела квантовой радиофизики. Когда мы вместе с ним сидели у костра на плоской крыше главного лабораторного корпуса, жевали вяленое мясо из запасов хозяина и пили кипяток, заправленный каким-то сладковатым чудо- снадобьем, он честно признался, что вряд ли мог дослужиться до больших должностей и званий. Большинство работников института считало Серебрянцева пусть не полоумным, но точно человеком со странностями. Считало, втихаря посмеивалось в спину, сочиняло анекдоты, но, тем не менее, терпело, так как обойтись не могло.
Дело в том, что Даниил Ипатиевич был изобретатель, технарь, этакий Левша, без умелых рук которого все эти солидные ученые с мировыми именами самое большое, что могли открыть, так это банку с кильками, так как на красную икру им бы до смерти не заработать. Сперва подумалось, что Ипатич попросту хвастает, однако я тут же задал себе вопрос: и где они, эти доктора с академиками? Нету. Сдулись. А Серебрянцев, вот он, живой и, судя по всему, даже здоровый. Так скажите на милость, кто прав? Кто по- настоящему дружен с этим миром, а кто лишь до поры до времени испытывает его терпение?
