В наступившей вдруг тишине был слышен лишь бешеный стук наших сердец да невнятное поскуливание раненого Блюмера. И больше ничего, ни снаружи, ни изнутри.
— Они что, ушли? — наконец сумел выдавить из себя Соколовский. — Все ушли?
— Похоже, — Ертаев продолжал стоять под люком и прислушиваться.
— Чего тут слушать? — я стал подниматься на ноги. — Вон приборы наблюдения. Кажется кое-какие все еще целы. Ты возьми да погляди.
Это была правда. Сто шестьдесят пятых ТНП, установленных в крыше корпуса, больше не существовало. Зато два перископических ТНПО-115 над правой бронедверью все еще годились для наблюдения. Мурат тут же прильнул к окуляру одного из них.
— Вроде никого, — доложил он после нескольких секунд изучения обстановки.
— Вроде… — пробурчал Леший, пробираясь из водительского отделения. — Сейчас сам погляжу. — Тут подполковник опомнился. — Эй, бродяги, чего стоите? У нас полно раненых. А ну, перевязать всех, живо!
— Что с Даниилом Ипатиевичем? — подала голос Лиза.
Она по-прежнему сидела на полу. При помощи Соколовского девушка смогла подтянуть к себе брата, белобрысая голова которого теперь покоилась у нее на коленях.
— Мурат, старика в первую очередь, — Андрюха начал очень громко и властно, но в конце фразы понизил голос практически до шепота. Именно этим полным горечи и досады шепотом он и добавил: — Если, конечно, жив, ученый наш.
В этом его «наш» проявились те чувства, которые мы все, без исключения, стали испытывать к этому человеку спустя всего несколько часов знакомства. Если попробовать над ними размышлять, начать их перечислять, то получится длинно, сбивчиво и витиевато, а главное — все равно не точно. Но Загребельный сделал все по-иному. Он подобрал одно слово, которое не объясняло ничего и вместе с тем все — «наш». Наш и точка!
Вторым в списке тяжелораненых стоял Сергей Блюмер. Но он молчал, скулил, но молчал. Наверное понимал, что попадись он сейчас под горячую руку, то из груза «триста» легко мог превратиться в «двухсотый». Поэтому, забившись в дальний угол, аспирант оторванным куском своей рубахи сам пытался остановить кровь.
— Костя, займись! — Леший кивнул в сторону Блюмера. — Антибиотиков не жалей. Возьми из всех аптечек. Видал ведь, эти твари сплошная гниль и зараза.
— Что делать-то будем, командир? — пробираясь к Блюмеру, поинтересовался капитан.
— А что делать, это мы сейчас выясним, — с этими словами подполковник ФСБ наконец глянул в смотровой прибор.
До этого я не вмешивался в процесс, предоставляя Андрюхе спокойно командовать своими людьми, но теперь… Теперь следовало решать главную задачу.
Глянув в небольшой перископ, тот самый, через который до этого наблюдал Ертаев, я обнаружил мертвый, абсолютно неподвижный пейзаж. Ни одного живого упыря.
— Будем выбираться! — не сговариваясь, мы с Загребельным одновременно отдали один и тот же приказ.
— Из болота выедем. Это без проблем, — пообещал я. — А вот через дохлых трупоедов…
— Хочешь или не хочешь, а дорожку надо будет расчищать, — Загребельный пожал плечами. — Другого выхода просто нет.
— Это означает, что кому-то придется выйти наружу, — вклинился в разговор майор милиции.
— А как же этот… Хозяин леса? Он ведь там, — Клюев престал наматывать бинт на свою разбитую голову и показал взглядом в сторону правой бронедвери.
— Похоже Ипатич был прав, — я с болью поглядел на лежащего ничком старика. — Хозяин не желает нам зла. Скажу больше, он нас спас. И пришел ведь! Оставил свое прибежище, свой лес!
— И сейчас он там, снаружи, — прапорщик ВДВ упрямо гнул свою линию.
— Да не видать что-то, — Загребельный доложил о своих наблюдениях.
— А может он с другой стороны? — Клюев повернул голову к левому борту, приборы на котором были разбиты полностью.
— Все, хватит думать да гадать! — Леший взялся за рукоять двери. — Надо выходить.
— Командир! — Ертаев остановил Андрюху. — Плохо ему. Очень плохо. Боюсь вот-вот помрет. — Казах засовывал под промокшую от крови одежду Серебрянцева марлевые салфетки из медицинского пакета.
— Муратик, ты у нас тут один фельдшер. Так что это твоя работа, — с железом в голосе проскрежетал Загребельный. — Вот и занимайся!
— Не фельдшер я, а сын фельдшера, — Мурат тяжело вздохнул и полез за новой порцией промедола.
— Пошли! — Леший кивнул мне, вскинул автомат и распахнул стальные створки.
Оказавшись снаружи, я и Загребельный ошеломленно замерли. Цирк-зоопарк, ну и война была! Сколько же тварей мы тут покосили?! Сотню? А может полторы? Вся проезжая часть, обочины, пустырь перед кладбищем были усеяны трупами упырей. Сейчас они превратились в скользкие серые лужи. Лишь только человек с фантазией и бурным воображением мог разглядеть в них черты тех отвратительных созданий, которые всего несколько минут назад шли на приступ нашей крохотной крепости.
— Да-а-а… — протянул Загребельный. — Хорошо, что упыри, прямо скажем, не гиганты, да к тому же особой живучестью не отличаются, а то бы в жизни не отбились.
— А мы и не отбились. Нам кое-кто помог, если ты, конечно, не забыл, — я перестал пялиться на отвратительные останки трупоедов и настороженно огляделся по сторонам.
— Чисто вроде, — то ли спросил, то ли констатировал очевидный факт Андрюха.
— Да как сказать… — я зябко поежился. — Есть здесь что-то… Как будто в самом воздухе… Тебе не кажется?
Ощущение было такое, будто вокруг нас сейчас находился не легкий невесомый воздух, а жидкость, правда такая же легкая и невесомая. Ее можно было почувствовать только лишь совершив резкое движение. Тогда невидимая субстанция создавала едва уловимое сопротивление, которое проявлялось не только в давлении, но и в слабом покалывании, потрескивании электрических разрядов, словно при какой- нибудь физиотерапевтической процедуре.
— Думаешь, это он… Хозяин? — Леший поводил стволом Калашникова из стороны в сторону, из чего следовало, что Андрюха тоже почувствовал, и это нечто необъяснимое насторожило моего приятеля.
— Раньше я с таким не сталкивался, — уклончиво ответил я.
— Убираться отсюда надо, и поскорее, — подвел итог нашей короткой разведке подполковник. Не дожидаясь моего ответа, он тут же переспросил: — Так говоришь, из болта выберешься?
— Постараюсь, — я глянул в сторону черных луж, которые аляповатым узором покрывали поросшую мертвым кустарником низинку. — Да и не болото это. Похоже речушка здесь какая-то текла. Труба под дорогой засорилась, вот и она разлилась.
— Да мне насрать, ручей, болото, хоть океан, лишь бы мы тут не засели! — Загребельного нервировала неизвестность и шаткость ситуации. Ведь в любой момент могло произойти что угодно.
— Выберусь, — повторил я уже более уверенно.
— Хорошо, — у Андрюхи слегка отлегло от сердца. — Теперь надо подумать, как эту липкую дрянь с пути убрать.
— У меня две лопаты имеются, — вспомнил я.
На том и порешили. Загребельный взял себе на подмогу Соколовского и Клюева. Двое должны были расчищать путь, третий страховать и достреливать тех тварей, которые все еще могли оставаться в живых.
Прежде чем забраться на водительское сиденье, я быстро оглядел всех оставшихся внутри БТРа людей. Сквозь открытые двери проникало достаточно света, чтобы увидеть их лица, вглядеться в глаза, понять состояние и настроение. Самым пасмурным и хмурым пожалуй был Мурат. Он понимал, что ничем не может помочь смертельно раненому старику, и эта мысль, эта тяжесть многотонной глыбой накатывала на него, плющила, заставляла сутулиться и прятать глаза.
