кренделя высоток и прудов, меня вдруг как током звездануло. Карта, мать твою! Карта!
— Ах ты, чекистская рожа! — заорал я вскипая. — Ты что, на карту поглядеть не мог? Кладбище проворонил! Да знай мы раньше…
Я не успел закончить. Загребельный прореагировал молниеносно. Не беспокоясь о сохранности невероятно ценного сейчас плана местности, комкая и без того мятую ветхую бумагу, он схватил его и резко сунул мне под нос.
— На, смотри! — разъяренный Андрюха тыкал пальцем в карту. — Вот Пахра, вот Шаганино, а вот… Что? Правильно, дырка! Ни Щапово, ни окрестностей, ни кладбища этого гребаного!
Леший отдернул километровку от моего лица и несколько секунд упрямо молчал, неподвижно уставившись сквозь стекло смотрового люка. По плотно сжатым губам, по тому как гневно раздувались его ноздри стало понятно какая буря бушует в груди у подполковника. Наконец, огромным усилием воли Андрюха взял себя в руки:
— Мне эту карту, между прочим, совсем не в штабе выдали. Я ее в планшете у одного жмура добыл, которого, кстати, уже наполовину сожрали. Само собой и бумаге досталось.
Тут мне стало стыдно. К горечи потери, к и без того дрянному настроению добавилось еще и щемящая досада от своего промаха, от своей глупости и несдержанности.
— Ну, ты того… Ладно… Прости уж… — я протянул руку и потрепал приятеля по мощному плечу.
Тот ничего не ответил, но и не отстранился. Хороший знак. Уже очень скоро до Андрюхи дойдет, что это я сглупил и очень раскаиваюсь. Жизнь, такая… собачья можно сказать. Нервы совсем ни к черту!
Пока Загребельный еще полностью не остыл, мы ехали молча. Покрытый лесом участок закончился, и БТР теперь полз по длинной ровной как стрела дороге. Она была с двух сторон обсажена высокими раскидистыми деревьями и бежала через обширные плодородные крестьянские поля. Так было когда- то.
Сейчас автодорога напоминало цепочку доминошных костей, небрежно составленную на скомканном одеяле. Каждый прямоугольник, разделенный черными порезами трещин, норовил либо сдвинуться в сторону, либо накрениться, либо загрузнуть в нестабильную мягкую поверхность. Проехать, конечно, можно, да только осторожно. Руководствуясь именно этим принципом, я перешел на вторую передачу.
Деревьев по краям дороги практически не осталось. Они были выворочены с корнем и теперь валялись по всей округе. Часть великанов засела в глубоких геометрически правильных провалах с оплавленными краями. Сеть этих черных, словно продавленных в земле углублений мне кое о чем говорила. Судя по всему, здесь находились заглубленные объекты второго кольца противоракетной обороны Москвы. Ханхи нанесли удар, и поверхность земли вмялась, превращая подземные бетонные бункеры в плотно утрамбованные могилы, в которых навечно остались сотни моих братьев по оружию.
Вспоминая об их страшной участи, я поразился тому, какая все-таки сука эта жизнь! Ведь надо же было так повернуться, чтобы те, кого я так люто ненавидел, и оказались создателями Земли. Мы обязаны им как своим появлением на свет, так и своей гибелью. Гибелью… За что ж так сурово? Разве я или Леший, или те офицеры, что лежат здесь под землей, виноваты? А может и впрямь виноваты? В том что не хотели ничего видеть и понимать, в том что как бараны подчинялись погонщикам и безмолвно брели куда укажут.
Не знаю как далеко могли завести меня эти рассуждения, если бы не голос Загребельного:
— Вон те развалины, это Ознобышино, — Андрюха указал рукой левее дороги. — Судя по карте, там тоже есть кладбище.
— Да есть, — я поглядел в сторону, куда указывал мой приятель. — Вернее было. Только сейчас там безопасно. Точно знаю. Подольчане не могли оставить эту мерзость вблизи Варшавского шоссе. Это ведь одна из основных дорог, ведущих в город, сам понимаешь…
Когда Загребельный кивнул, я продолжил:
— Кладбище залили напалмом и сожгли. Причем процедуру эту повторяли три или четыре раза. Чтобы, значит, наверняка, чтобы в земле и намека на трупы, на дух разложения не оставить.
— Молодцы, — Леший одобрительно кивнул. — А ты тут часто бываешь?
— Частенько. Порой два-три раза в месяц.
Это была правда. Подольск являлся самым крупным поселением Подмосковья, поэтому, само собой, и работы здесь всегда хватало.
Наконец добравшись до широкой ровной лены Варшавского шоссе, я почувствовал, как теплеет на душе. Оставшиеся пять километров можно было назвать прогулкой, легкой прогулкой. На шоссе я знал каждый могильник, каждый столб, каждый брошенный у обочины автомобиль. На самом въезде в город располагался крупный лесной массив. Должно быть это был самый безопасный лес на планете. Даже название у него сохранилось мирное и доброе — лесопарк «Дубки». Хищных тварей туда просто не пускали. Группы охотников регулярно прочесывали лесные угодья, выслеживали их и убивали. Съедобная дичь шла на стол Падольчан, а несъедобная… По ночам ее было кому оприходовать.
Такой жесткий, бдительный контроль над прилегающими к поселку территориями был совсем не случаен. У местных жителей уже имелся горький опыт соседства с обитателями леса. Обошелся он тогда примерно в девятьсот человеческих душ. Невероятно высокая страшная цена! Второй раз платить ее никто не собирался.
С появлением многоэтажных домов пригородное шоссе незаметно превратилось в широкую городскую улицу. Она носила имя Кирова. Как и полагается улица, нареченная в честь видного советского деятеля, являлась одной из центральных улиц города. Это вам не какая-нибудь замызганная Садовая или, к примеру, улица Строителей. Здесь все должно было, так сказать, соответствовать: шесть полос движения, госучреждения, объекты соцкультбыта, памятники героям войны, банки и дорогие магазины. Все это было… Вот именно, было здесь еще каких-то пару лет назад.
Сейчас Подольск встречал нас руинами. Когда-то на юго-западной окраине города шли бои. Их следы виднелись повсюду. Странные, вызывавшие растерянность, а вслед за ней и холодный нервный озноб следы. В наступивших сумерках один за другим возникали изуродованные, превращенные в гигантских чудовищных монстров здания. Основной бой шел где-то далеко за Октябрьским проспектом, но и сюда, до улицы Кирова докатились его страшные отголоски.
Проезжая мимо двух башен-близнецов, ранее принадлежащих центральному архиву минобороны, я уже почти традиционно поднял глаза вверх. Последних этажей у обоих зданий не было. Они испарились, исчезли под ударом высокотемпературной плазмы. Стены тех помещений, что оказались под ними расплавились и вскипели. Этот поток хлынул вниз, превращая многоэтажки в подобие гигантских оплавленных свечей. По пути раскаленная бурлящая масса застывала, образовывала пугающие сюрреалистические барельефы и целые скульптурные композиции. Все они с неизменным упорством и постоянством изображали одно и тоже? ужас, смерть и разрушение. Предзакатные сумерки делали эти изваяния еще более зловещими и неправдоподобными. Тени, которые они отбрасывали, походили на когтистые лапы, клешни, щупальца жадно тянущиеся к земле, а стало быть, и ко всем тем, кто по ней ходит.
Далее вдоль улицы стояло три длинных административных здания. Вроде бы корпуса все того же военного архива и ничего там такого… сверхсекретного… оборонного… Да только вот странная штука, ханхи их буквально изрешетили. Оплавленные дырки, в которые легко и свободно мог проехать железнодорожный состав, делали здания похожими на куски баллистического геля, в которые угодили кучные очереди зажигательных пуль. Энергии плазменных сгустков хватило не только чтобы прожечь каменные стены. Так и не растраченную ярость и мощь они выплеснули на многострадальное тело нашей планеты, покрыв его глубокими черными ранами.
Один из этих оплавленных котлованов поглотил солидный кусок дорожного полотна, оставив для проезда лишь крайнюю полосу. Я помнил это и уменьшил скорость. Не хватало еще впотьмах не разглядеть и ухнуть в провал вверх колесами.
Именно в тот самый момент, когда я и протискивался по этому узкому мостку, Леший нарушил тягостное молчание:? Впечатляет,? кивнул он в сторону, проплывающего по правому борту купола, покрытого черным камуфляжем нагара.? Дворец спорта,? я проследил за его взглядом.? Похоже на их боевой модуль. Будто все-таки завалили его, проклятого, скинули с небес.
Я ничего не ответил. Подумалось, что ханхи, кем бы они ни были на самом деле и какими бы
