делать мне, собственно говоря, нечего. Тем временем я дохожу до Борнгейма, иду по кажущейся мне бесконечной улице Зандвег и вдруг вижу на противоположной стороне освещенную витрину видеотеки — два больших продолговатых стеклянных окна. Правое прикрыто щитом. Вход только для лиц старше восемнадцати. Ко мне приходит спонтанное решение присоединиться к этому клубу избранных, и я вхожу в магазин, точнее, в отдел для взрослых, здороваюсь, хотя, впрочем, кроме единственного служащего этой конторы, мужчины лет пятидесяти, сидящего в бейсболке перед экраном видеонаблюдения, мое приветствие абсолютно никого не интересует. Я подхожу к прилавку и тоже смотрю на экран. Одни пустые проходы между стеллажами. Потом появляется нерешительно идущий между ними парень в клетчатой рубашке. Внезапно мне в голову приходит довольно причудливая мысль, я спрашиваю мужчину в шапке с козырьком, нет ли у них фильма Ребекки, мне приходится дважды диктовать ему длинную фамилию Ребекки по буквам, он набирает имя на компьютере, но не находит ни одного фильма. Он очень сожалеет, но я не вижу здесь ничего страшного, я и сама не уверена, что хочу именно сегодня смотреть фильм Ребекки, может быть, когда-нибудь потом. Мой вопрос о неизвестном ему режиссере сразу возводит меня в глазах мужчины в ранг специалиста, он принимается выписывать удостоверение постоянного клиента. Для заполнения формуляра ему нужен мой паспорт, и, пока он переписывает оттуда необходимые данные, я осматриваюсь. Некоторое время я хожу мимо уставленных эротикой полок, читая надписи на некоторых упаковках. «Влагалища тинейджеров», «Большие губы», правда, и на этом фоне встречаются очень странные названия: «Гигантский молот» или «Дворец сисек». Наконец, я добираюсь до полки, где эротику сменяют подобные им по уровню фильмы ужасов. Я выбираю классику тридцатых годов и с несказанной радостью покидаю заведение. Мужчина говорит, что сутки проката стоят один евро, после чего вручает закатанное в пластик удостоверение.
Дома я сбрасываю пальто и кроссовки, выпиваю большой стакан апельсинового сока и ставлю фильм. Показывают цирк, в котором выступают калеки и уроды, в конторе проката я прочла аннотацию на упаковке DVD — в фильме снимали людей с настоящими врожденными аномалиями, я неотступно думала об этом, видя извивающийся на арене торс безрукого мужчины, который мог ловко скоординированными движениями губ зажечь вставленную в рот сигарету, наблюдая мужчин с крошечной головой, проходящих сквозь узкие щели, и женщин, сиамских близнецов, вышедших замуж за разных мужчин; эти женщины все время ругались по поводу планов и распорядка дня. Сюжет заключается в том, что счастливо обрученный с лилипуткой лилипут Ганс вдруг почувствовал, что его тянет к привлекательной, совершенно здоровой женщине, гимнастке на трапеции, и она, прельстившись его богатством, выходит за него замуж, а держит за дурачка. Следует чудовищная свадьба, во время которой девушка-лилипутка, а вместе с ней и зритель, страдает по лилипуту Гансу. Меня знобит. Я забираюсь с ногами на диван, обнимаю колени, став совсем маленькой, и не отрываясь смотрю на экран.
Фильм шел уже больше получаса и должен был скоро закончиться, когда мне показалось, что раздался сильный хлопок; я машинально взглянула на окно, первый раз при мне в стекло врезалась птица, точно так же как та, первая. Я нажала кнопку на пульте, чтобы остановить фильм, и нерешительно посмотрела на задернутые шторы. Тихо, но мне все равно было не по себе. Немного подождав, я все же раздвинула шторы, но не увидела никакой птицы, не увидела я ее и на балконе. Ничего, кроме ветвей каштана, упрямо тянувших свои черные руки к небу, невзирая на вечный дождь, они качались на весеннем ветру, словно ожившая резная японская картина. Успокоившись, я вернулась в квартиру и снова включила фильм, предварительно прибавив отопление — мне вдруг стало холодно. Пошли титры, зазвучала проникновенная мелодия и песня. Месть уродов была страшной и омерзительной, в конце гимнастка и ее любовник, одинаково и полностью обезображенные, извиваются на земле, как черви. Добро, пусть даже и такое непривлекательное, побеждает, но это не оставляет у зрителя чувства удовлетворения. Почему я не взяла напрокат еще и фильм ужасов? Я бесцельно походила по квартире, потом достала из сумки прихваченную на работе карту региона, чтобы еще раз уточнить маршрут.
Даже по карте было понятно, что в Таунус ведет очень красивая дорога. Из Франкфурта надо выехать по дороге А66 и ехать по ней вдоль берега Рейна, осматривая по пути живописные виноградники, потом подняться в гору, и от Эльтвиля, городка роз, свернуть на извилистое сельское шоссе, забиравшее еще выше в гору, и вот уже Змеиный источник, община, где находится клиника. Никаких проблем, мимо не проедешь, завтрашнее путешествие едва ли займет больше часа, прикинула я и, продолжая думать о грядущем дне, сложила карту.
Утром я плавала в бассейне, а потом ночью, во сне, я снова была там. Сначала я его не узнала, вода была черна — то была чернота, в которой можно было угадать все цвета гаммы, причудливо перемешанные, как в прекрасной отчужденной инсталляции. Но чувствовала я себя далеко не так уверенно, как в музее, логика сна прихотлива и ломка, я скольжу по воде не плавными, а угловатыми движениями, дорожка становится уже и превращается в черный Майн. В воде тускло блестит что-то белое — лебединая шея или рука утопающего. Я просыпаюсь — в квартире стоит адский холод. Ночной визит в душ дается с куда большим трудом, чем утренний.
Я приезжаю за Инес на машине, одолженной у нашей редакционной практикантки. Это раздолбанный «опель», салон которого буквально набит бутылками из-под кока-колы, картонками из-под пиццы и старыми газетами, правда, нахожу я и «Волшебную флейту» на двух компакт-дисках. Пахнет хвойными иголками, запах исходит от висящей на торпеде маленькой елочки. Машина не кажется мне надежной, но с места она берет неплохо. Инес появляется на пороге дома. Она одета в расстегнутую оранжевую лыжную куртку, из- под которой виднеются блейзер и свитер. Она похожа на закованное в броню животное. Качество машины ее явно не интересует. Бросив спортивную сумку, она открывает переднюю дверцу, бросает на землю едва начатую сигарету и освободившимися руками, перегнувшись через коробку передач, приветствует меня крепким объятием. От Инес исходит аромат утреннего виски. Садись, говорю я; она садится и пытается закрыть дверь, но мешает оставленная на улице спортивная сумка, Инес спохватывается, высовывается наружу, поднимает увесистую сумку и небрежно бросает ее на заднее сиденье. Я включаю зажигание побитого «опеля», и с раскачивающейся елочкой, под увертюру к моцартовскому зингшпилю, мы торжественно трогаемся.
Мы выезжаем из города, и я в умеренном темпе еду по шоссе. Машин мало. Вскоре слева блеснул Рейн, по которому время от времени проплывают пароходы. До поворота на Таунус Инес не произносит ни слова. Она опустила стекло и надела солнцезащитные очки, и тем, как она играет с ароматизированной елочкой, то и дело раскачивая ее, и как она своим переливчатым сопрано подпевает Папагено, Инес все больше и больше начинает походить на отпускницу, выехавшую за город покататься на лыжах.
Лес, через который мы едем, издали показался мне безжизненным темно-зеленым пятном пейзажа, но стоило нам в него въехать, как впечатление разительно переменилось. Утренний туман рассеялся, и мы пересекаем ярко-зеленые, купающиеся в раннем солнечном свете кулисы. Инес еще ниже опускает стекло и высовывает наружу руку, чирикают птицы, все вокруг медленно обретает цвет, цвет жизни, надломленные деревья, кусты и даже дорожные знаки, предупреждающие о диких животных. Мы оставляем позади первые холмы, и если до сих пор мы ехали по сплошному хвойному лесу, то теперь навстречу стали попадаться луга, обрамленные морем покрытых распускающейся нежной зеленью берез и перемежающиеся разноцветными кустарниками и мягким подлеском. Тут и там валяются обломанные ветви, иногда попадаются поваленные недавними весенними ураганами, вырванные с корнем деревья. Казалось, мы окончательно оторвались от реального мира и попали в сказку. Инес перестает петь и как зачарованная смотрит в окно, временами она прихлебывает из плоской фляжки, приговаривая, какой чудный уголок, как здесь красиво, давай остановимся и немного погуляем.
Свернув на следующую лесную дорогу, я остановила «опель». Инес, как будто что-то ища, порылась в карманах куртки, напряженно морща лоб, было похоже, что она собирается с силами, чтобы сделать какой- то решительный шаг, что она все знает и решила серьезно со мной поговорить. Сейчас она вдруг показалась мне чужой и далекой, и я даже подумала, не сделала ли я ошибку, согласившись везти ее в клинику. Но она нашла что искала — прежде чем открыть дверь машины, она извлекла из кармана куртки плоскую фляжку, переложила ее в карман лыжной куртки; лицо ее стало благостно умиротворенным. Тебе не жарко в стольких кофтах, крикнула я ей вслед, но она, не оборачиваясь, бойко зашагала вдоль дороги, ничего мне не ответив. Я пошла за ней, за ее ярко-оранжевыми кроссовками, осторожно ступая и подняв полы длинного пальто. Видит бог, я была одета не для лесной прогулки. Надо сказать ей, что под парой шагов я не имела в виду горное восхождение, но, с другой стороны, мне не хотелось ее удерживать, это был
