Воле Шойинка
Интерпретаторы
Воле Шойинка принадлежит к тому поколению писателей Нигерии, которое вступило в литературу к началу 60-х годов, когда их страна получила независимость. В 1960 году на празднествах в честь независимости была представлена пьеса-мистерия 25-летнего автора, только что вернувшегося из Лондона, где он изучал искусство театра. Тогда же Шойинка основал театральную группу «Маски 1960». С тех пор Шойинка стал ведущим театральным деятелем Нигерии и ее крупнейшим драматургом. Его пьесы — комедии, сатиры, драмы — дали ему широкую известность в странах Африки и за ее пределами. Драма «Дорога» была с успехом представлена в Лондоне на фестивале искусств 1965 года. На Дакарском фестивале 1965 года Шойинка выступил с докладом о театре и получил премию за свою пьесу «Урожай Конги».
Драматург, режиссер, актер, Шойинка является также автором большой поэмы «Иданре» и пока единственного романа «Интерпретаторы». Творчество Воле Шойинки при столь широком жанровом многообразии, однако, производит впечатление большой цельности. Оно всегда было резко направлено против проявлений неоколониализма в молодом нигерийском государстве, против тех сил феодальной, традиционной Африки, которые и сейчас используются Западом для экономического проникновения в африканские страны. Творчество Шойинки, девизом которого могло быть шиллеровское «In Tirannos!», всегда тем самым защищало возможность демократического развития для Нигерии. Поэтому, хотя оно и создавалось в первой половине 60-х годов, но звучит с чрезвычайной остротой сегодня, когда после окончания гражданской войны (1967 — 1969 гг.) Нигерия определяет свое будущее.
«Интерпретаторы» — роман, вышедший в 1965 году, воссоздает социальные противоречия Нигерии, которые ясно обозначились уже в начале 60-х годов, а сегодня позволяют нам лучше понять трагические потрясения последующих лет.
Нигерия получила независимость в 1960 году, но уже вскоре отчетливо проявились неоколониалистские черты нового государства, политику и общий облик которого стали определять наиболее реакционные феодальные и буржуазные силы страны. Быстрое обуржуазивание африканской элиты, коррупция «своих» дельцов и чиновников, усвоивших приемы американского и европейского бизнеса, откровенная дележка «национального пирога», циничная лживость прессы, ханжеское лицемерие «светских» кругов, подражавших омертвевшим нравам викторианской Англии, — вся эта атмосфера была воссоздана в ряде нигерийских книг. Она возникает и в «Интерпретаторах», где сказано: два самых распространенных слова в стране — «дерьмо» и «смерть».
В этой общей обстановке — ключ к пониманию судьбы той молодой нигерийской интеллигенции, «интерпретаторов» своего общества, которым посвящен роман. Это скорее роман атмосферы, попытка дать образ своего поколения, тех тридцатилетних нигерийцев, которые, вернувшись из университетов Англии и США, хотели стать строителями нового общества и были жестоко обмануты в своих ожиданиях. Это история их отчуждения, их духовного бунта.
Инженер Секони, художник Кола, журналист Саго, секретарь министерства Эгбо, преподаватель университета Банделе — люди разных профессий и различных характеров, но общей судьбы. Они отвергают законы этого общества.
Они не соглашаются на грязь и цинизм, на ложь и лицемерие. Это новая интеллигенция Африки, люди творческих поисков, независимой мысли и высоких нравственных требований.
Но может ли их отчуждение превратиться в настоящую борьбу? Весь смысл, весь пафос романа был именно в том, чтобы поднять их духовный бунт до активного действия. Это атмосфера перед взрывом, и духота ее — предгрозовая. Поэтому в обобщающий символ романа вырастает скульптура, созданная Секони, фигура Борца, который в напряжении всех сил душит обвившего его питона, — идеал цельной, действенной жизни. Секони, Кола, Банделе — всех их сжигает жажда действия, жажда внести свою долю в определение путей молодого государства. Когда Кола говорит о своем стремлении к «власти», речь идет, конечно, не о ницшеанской «воле к власти», но о стремлении через искусство или непосредственно в жизни получить возможность воздействия на общество. Суровый Банделе, столь презирающий ханжей из университетской верхушки, все более безжалостен и к своему поколению, к интерпретаторам. И в его непримиримых интонациях явно слышится голос самого автора. Интеллигент, художник должен выполнить свою миссию по отношению к своей стране, своему народу. Уклонение от этого Шойинка в романе, как и во многих своих выступлениях, называет отступничеством. Мотив отступника проходит через весь роман как антитеза Борцу. Отступник, говорит Шойинка, — это безликость, полная пустота, пассивность, щепка, безвольно плывущая по течению.
Пробуждение чувства гражданской ответственности — основной мотив книги. Написанная 5 — 6 лет назад, она сегодня во многом перекликается для нас с настроениями и идеями «новых левых», бунтующего студенчества Европы и США, разгневанной молодежи, которая отрекается от цинизма и пустоты капиталистического мира, хотя и не может еще противопоставить им отчетливой программы. Роман Шойинки — своеобразный нигерийский вариант современной литературы о бунте радикальной молодежи.
«Интерпретаторы» — роман интеллектуальный и лирический. В его диалогах встают вопросы, волновавшие нигерийскую и африканскую интеллигенцию.
Это прежде всего отношение к африканскому наследию, к африканскому доколониальному прошлому. В романе это более всего связано с Эгбо, юношей из царского рода, которого терзает выбор между равно бессмысленной для него ролью министерского чиновника или вождя в его родной деревне. Прошлое — традиционная Африка — не лишено для него искушений, но Шойинка вложил в уста Эгбо всю свою ненависть к прошлому — к воплощающим ее консервативным силам Африки, которые мертвой хваткой душат ее будущее.
Резкая оценка мертвого прошлого связана в романе со столь же резкой критикой негритюда. Она дана через фигуру Джо Голдера, белого американца с примесью негритянской крови. Голдер — педераст и вызывает предельное отвращение автора и его героев. Но Шойинка сближает сексуальную извращенность Голдера с идеей негритюда, воспринимаемой автором как идеологическая извращенность. Шойинка считает, что черная кожа для Голдера предмет такого же культа, как и для идеологов негритюда, которые, превознося «особую сущность негра», по сути поднимали консервативные патриархальные, феодальные традиции Африки. Во многом Шойинка прав, критикуя идеи негритюда. Однако его сближение сексуальных и идеологических понятий все же по меньшей мере странно.
Привлекательны в романе та естественная человечность, тот интернационализм, которые побуждают автора оценивать людей не по цвету кожи, но по их человеческому и социальному облику. Равно привлекательны молодая англичанка Моника и ее мудрая африканская свекровь. Равно мерзки черные и белые рвачи и взяточники.
В размышлениях художника Колы и в описании его монументального полотна «Пантеон» Шойинка воплотил свои излюбленные мысли об искусстве. Его картина — символический образ того, как из изначального хаоса рождается Земля, новый мир. Кола воплощает это рождение через образы мифологии народа йоруба, через фигуры пантеона богов, как сам Шойинка делал это в пьесах и поэме. Особую роль играет среди них божество Радуги, означающей в трактовке Шойинки Мост, Звено, соединяющее Землю с небом, настоящее с будущим. Поэтому Кола отказывается от мысли писать фигуру Радуги с красивого, но ничтожного Ноя, труса, «отступника». Отступник не может стать Мостом, ведущим к будущему. Тема отступничества еще раз возникает в связи с журналистом Саго. Обозленный невозможностью быть независимым журналистом в продажной газете с иронически звучащим названием «Индепендент вьюпойнт» («Независимая точка зрения»), он опускается и, отвечая на цинизм окружающего мира такой же грубостью, создает полушутя, полувсерьез свою «философию» Voidancy. Слово это, произведенное от английского Void (пустота) и от глагола to void (опорожняться), обыграно в романе так, что это одновременно и «философия опорожнения» и философия пустоты. Акт дефекации приравнен к нирване курильщиков опиума. Но грубые, иронические бравады Саго — скорее опустошенность и бессилие, чем форма бунта.
