прошло две недели, и дала бы двойную порцию.
Они подошли к дому Эгбо.
— Не забудь про квасцы.
Эгбо остановился.
— Знаешь, я вспомнил. Аптекарь говорил, что теперь касторку делают шариками, так что глотаешь ее, как таблетку.
— Правда?
— Он мне показывал. Почти совсем круглые — как язык ящерицы.
Саго было воспрянул духом, но спохватился и огорченно покачал головой.
— Это меня не спасет. Мать скажет, что таблетки не то же, что масло.
— Но если аптекарь говорит...
— Аптекарь же ей поддакнет. Он всегда рад услужить.
Некоторое время мальчишки стояли, сокрушенно думая о безвыходности своего положения.
Кто-то разбудил его, и Саго в тревоге вскочил с постели.
— Господи, который час?
— Полвосьмого.
— Только-то? А я думал, что проспал куда дольше...
Он осекся, узнав Банделе, который, в свою очередь, расхохотался. Саго протянул руку к стене и нажал на выключатель. Целую минуту они стояли и молча смотрели друг на друга. Затем они порывисто обнялись, тоже молча. В комнату ворвался Кола, и Саго, обняв его, прокричал фразу, которую никогда не считал возможным проговорить вслух:
— А ты совсем не изменился!
— И ты, — раздалось в ответ.
В припадке радости он схватил Баиделе за пояс и оторвал его на несколько футов от пола, так что его голова чуть не стукнулась о потолок. Саго поставил его на ноги:
— Боже, ты совсем гигант Алакуку! Ни на дюйм не ниже и торжественный, как британский монарх.
Банделе сел на кровать.
— Ты вернулся последним. Секони опередил тебя на три месяца.
— Отчего ты прячешься? Признавайся! — потребовал Кола.
— Потом объясню. Как вы узнали, что я вернулся?
— Да на тебя же заведено досье! — рассмеялся Кола.
— Досье? Где же?
— В Министерстве иностранных дел. Разве ты не знаешь, что тебя считают коммунистом?
— Ну...
— Згбо работает в Министерстве. Он сказал нам, что ты вернулся.
— Какого же черта! — Он хлопнул себя по бокам и рассмеялся. — А я-то ходил бочком и в тени и полагал, что о моем существовании никто не подозревает.
— Твои досье заполняют целый шкаф — Эгбо тебе расскажет. . Саго почесал затылок.
— А как Эгбо? Он тоже ведь мог бы зайти ко мне.
— Мы думали, у тебя есть причина скрываться. Вот мы и решили погодить недельку-другую.
— Скажем прямо, тут ничего зловещего. Я просто не хочу, чтобы родня узнала о моем приезде. Думал, устроюсь на работу или решу не работать, нанесу им визит вежливости — и конец. Каждому — свое.
— Это не просто, — Банделе покачал головой.
— Быть может, но я попытаюсь.
— А Эгбо еще не появлялся?
— Нет. Я его не видел.
— Мы договорились встретиться здесь в семь и напасть на тебя врасплох. Но мы задержались на Ибаданском шоссе. Какая-то ужасная катастрофа.
— Ладно, пойдемте в бар. Вы не придумали, как провести вечер?
— Это твой вечер. Говори, как бы ты хотел его провести.
На последней ступеньке Саго ощутил необычную тишину в холле. Она врывалась в распахнутые двери, и Саго вздрогнул, вспомнив о визите вождя Винсалы. Сейчас толпа зеленых жилетов скрывала то место, где он сидел.
— Что случилось?
— Погодите.
Казалось, вождь Винсала спит, но официант увивался вокруг него, ожидая указаний. Внезапно указание было дано. Широкий рукав агбады поднялся и махнул в сторону Саго. Очевидно, официант этого и ждал. Он проворно отступил, бормоча:
— Ога, но кто же будет платить?
Молчавшие дотоле официанты разразились громким смехом.
Ясно, что эта игра продолжалась уже давно. Наконец раздался густой голос Винсалы:
— Не подходи сюда без шнапса!
— Но, ога, заплатите сначала за выпитый.
На столике перед вождем Винсалой лежала на боку порожняя поллитровка. Подобно зеленой мухе, он привык пить только бесплатно, и официант вновь перешел в наступление:
— Умоляю вас, ога... расплатитесь.
— Ты наглец! — заревел Винсала. — Я скажу, чтобы тебя за дерзость уволили. Я же тебе говорил, что жду знакомого. Убирайся!
Заметив выражение лица Саго, Банделе спросил:
— Ты его знаешь?
— Погоди.
По понятиям темного мозга Винсалы, Саго должен был вернуться с пятьюдесятью фунтами или половиной суммы плюс обещание остального. Эта уверенность заставила его заказать литр шнапса, который он великодушно заменил поллитровкой. Однако Саго все не показывался.
Похожий на зеленую муху официант вернулся с подносом, но Винсала, казалось, совсем уснул.
— А? Ога спит? — Зеленая муха попыталась взглянуть под опущенные веки вождя. Терпение Винсалы было вознаграждено: быстрая лапа взметнулась и наподдала поднос, который ударил зеленую муху по хоботку и, отлетев, загрохотал на столе.
Уязвленная муха отлетела прочь, на ходу строя гримасы, одна отвратительней другой. Жужжание оскорбленных коллег заполнило холл. Это был гул потревоженных мух, облепивших гниющий плод. Клиенты в шезлонгах отвернулись; им не хотелось стать свидетелями унижения, которому подвергнут одного из них. У лакеев цепкие щупальца, большого человека вот-вот вываляют в навозе, и они ждали первого потока брани потерпевшего официанта.
Заряд возмущения сообщился ему, и зеленая муха стала медленно заводиться. Он не был новичком в таких делах и точно знал, когда побудительный импульс уйдет в землю и негодование испарится.
— Я такого никому не прощаю, я тут давно работаю, и никто не бил меня, я не лошадь.
Последовало одобрительное жужжание.
— Я сообщу в полицию. Клиент не имеет права бить в лицо подносом. Я обслуживал людей почище, и никто не бросал в меня подносом.
Огромный вождь Винсала съежился, самоуверенность его исчезла, и он ждал, что будет дальше, ждал, как в глубоком тумане, сожалея о затеянной позорной сцене, столь унизительной для человека его ранга. Самому себе, лишь самому себе бормотал он ненужные поговорки, покачивая головой от жалости к самому себе:
— Уважай старшего... ребенку незачем веселиться при виде наготы своего отца. Уважай старшего. Мудрый евнух сторонится женщин. Голодный клерк надевает пиджак в жару, чтобы никто не видел, как пуст у него живот. Когда прародитель в маске выходит на рынок и его узнают, может ли он надеяться, что волшебник тайно вернет его в тишь могилы? Разве священная роща не предназначена для посвященных? Уважай старшего. Когда Бале нужно одолжить конский хвост, он посылает слугу, чтобы, если слуга вернется
