Израиль отдан на растерзание, в такое время, когда кровь еврейская льется, как вода, и взывает на дорогах, когда враги торжествуют и пляшут при виде нашего унижения, когда со всех сторон на нас точат стрелы и тяжелые тучи надвигаются на наше небо, – чтобы в такое время евреи, женатые евреи, отцы семейств, имели в мыслях совершать такие непристойности, заманивать чужих жен куда-то за границу и, прикрываясь необходимостью лечиться и пить целительную воду, совращать их с пути истинного и уводить туда, откуда нет возврата… О небо! Мы думали, что только ваш уважаемый шурин, муж сестры вашей супруги, который славится во всем мире как человек развратный, сбросивший с себя бремя благочестия и пристойности, способен на такие позорные дела – писать письма чужим женам. Его письма, которые он адресовал нашим женам, нам удалось купить за крупную сумму у человека, имя которого мы оглашать не обязаны. Мы полагали, что на том и кончена эта потрясающая трагедия. Однако мы увидели, что блуждаем в пустыне, что подлинный враг еще подстерегает нас в своем логове, и враг этот – вы, уважаемый и почитаемый господин, вы и никто другой. Ибо, если ваш уважаемый шурин, муж сестры вашей жены, написал нашим женам много глупостей и пустых слов из лести и по причине легкомыслия, то вы, глубокоуважаемый господин, имели наглость заявить нашим женам, что вы дадите течь ручьем деньгам из вашего кошелька ради их пользы. О! Да будет проклята рука, которая могла начертать подобное! Да будет проклят язык, чьи гладкие речи – яд, а сладость слов – ад!
Все это мы, нижеподписавшиеся, сочли необходимым, глубокоуважаемый господин, излить вам и просить вас всеми просьбами сжалиться над нашей честью, а также над честью наших жен и над собственной вашей честью и прекратить ваши недостойные действия. Мы предупреждаем вас, глубокоуважаемый господин, что если вы не прислушаетесь к нашему голосу и не перестанете тайно совершать преступления, то конец ваш будет горестным, и возмездие вы получите по заслугам, и воздастся вам сторицею, ибо есть на свете Бог и есть еще закон и судия у сынов Израиля!
Просим вас не обижаться за то, что мы не продолжаем нашу речь. Нам некогда! В надежде что вы должным образом прислушаетесь к нашим словам, идущим из правдивого источника и из сердца, источающего кровь, и что вы не допустите до большего позора, мы сокращаем наши речи и подписываемся с уважением и дружескими пожеланиями счастья и богатства без конца и края.
42. Александр Свирский из Базеля – Ямайчихе в Мариенбад
Милостивая государыня!
Настоящим имею честь сообщить вам, что в Базель, на десятый конгресс сионистов, я прибыл благополучно и, согласно нашему уговору, усердно принялся за свои дела – присмотреть подходящие партии для ваших уважаемых дочерей. И должен отметить, что, к величайшему моему сожалению, я желаемого для вас не нашел, ибо большая часть гостей, прибывших на десятый конгресс сионистов, состоит из мужчин, которые, к сожалению, уже женаты. Неженатых среди сионистов, к сожалению, нет. Причина, очевидно, в том, что сионисты, к сожалению, женятся рано. Возможно, что имеются и другие причины, но факт остается твердо установленным: моя поездка в Базель была напрасной, и мне искренне жаль средств, которыми вы ссудили меня. Могу, однако, оправдаться тем, что деньги ваши все же не выброшены зря, потому что я здесь, в Базеле, осведомился относительно вашей кишиневской партии и, к величайшему моему изумлению, узнал, что господин Зайденер и в самом деле весьма деятельный дантист, имеющий в Кишиневе самую крупную практику, но он, к сожалению, давно женат и имеет у себя дома чрезвычайно симпатичную жену и детей, и меня просто поражает, как это мы могли так горько обмануться и дело зашло так далеко, что он во всех трех ваших дочерей влюбился, а ваши уважаемые дочери ему симпатизировали так, что весь Мариенбад считал, что партия заключена! И что особенно причиняет мне досаду, так это то, что сей господин Зайденер кажется мне самым обыкновенным обманщиком, потому что этот жулик одолжил у меня на короткое время несколько тысяч крон, а когда я ему дважды телеграфировал, чтобы он немедленно перевел мне эти деньги по телеграфу в Базель, я ответа не получил, а сегодня, к величайшему моему удивлению, мне сообщили, что господин Зайденер вместе с мадам Курлендер уехали в Остенде и что господин Марьямчик вместе с мадам Шеренцис и мадам Пекелис также уехали в Остенде, а этот легкомысленный господин Марьямчик мне тоже остался должен несколько сот крон, после того как мы несколько раз играли в карты. Однако этих нескольких сот крон господина Марьямчика мне не так жаль, потому что это всего лишь карточный долг, а те три тысячи, что Зайденер должен, – это, к сожалению, наличные деньги, потом и кровью заработанные, прохворать бы их ему, такому негодяю! Байструк! Такие кровные деньги, как вознаграждение за сватовство! Пока протолкнешь такое дело, как сватовство у евреев, всю душу себе вымотаешь! А тут является черт-дьявол из Кишинева, имеющий жену и двоих детей, и объявляет себя неженатым кавалером! Разве это не достойно изумления и сожаления? Чтобы в такое время случилось нечто подобное – в двадцатом веке, в век общей цивилизации, век железных дорог, телеграфа, телефона, электричества, фонографа эт цетера, эт цетера! И так как я отсюда еду прямо в Остенде, чтобы сцапать этого подлого обманщика, а одновременно присмотреть приличные партии для ваших славных дочерей, остаюсь с неизменным уважением и лучшими приветами вашим достойным дочерям
43. Броня Лойферман из Мариенбада – своему мужу Iiipiuy Лойферману на улицу Налевки в Варшаву
Моему просвещенному супругу Гиршу, да сияет светоч его!
Все дурные сны, что снились мне в эту ночь, и в прошлую ночь, и за весь год, пусть обрушатся на головы моих врагов! Убей меня бог, если я понимаю, что ты мне пишешь! О ком ты пишешь? И кому ты пишешь?! Это не иначе Ямайчиха насплетничала через своего Велвла Ямайкера! Или Чапниха через своего Берла Чапника, который хочет у тебя получить деньги в долг! Они ему и в самом деле нужны, потому что его мадам проигралась в пух и прах. Она просадила в «очко» все, что имела, а теперь бегает, ищет дурака среди наших варшавян, который одолжил бы ей «ненадолго». Да только не стало дураков в Мариенбаде. Многие разъехались, – кто во Франценсбаде, кто в Остенде. Жена Шлоймы Курлендера в Остенде. Не одна: кишиневец, о котором я тебе писала, тоже там. Где она, там и он. Чудеса! Однако возвращаюсь к твоему письму. Читаю и читаю и едва с ума не схожу! Не понимаю, о чем ты говоришь? Кто это «он», о котором ты пишешь, что он мне добрый друг и что я у него пользуюсь кредитом? Каким кредитом? Нигде у меня здесь нет кредита ни на десять геллеров! Проходит неделя, подают счет, и надо платить. Это в гостинице. Каким же это кредитом ты меня попрекаешь? И что это ты рассказываешь, будто видел какие-то «его» письма ко мне? Чьи письма? Кроме твоих умных писем и писем от мамы, я ни от кого ни слова не получила. И кого это я здесь «холодно приняла»? И чья касса для меня открыта? Право, Гирш, ты сумасшедший или пьяный. Ты что-то путаешь! Напоминаешь мне старинные истории и спрашиваешь, правда ли, что я хожу с «ним» гулять? Если ты имеешь в виду одесского шарлатана, Меерку Марьямчика, то если бы не Лейця Бройхштул, я бы давно уже наплевала ему в рожу. Она заступается за него. Она говорит, что его очень жаль. Он втюрился в жену Шлоймы Курлендера, и все уже было у них на мази, но тут принесло кишиневского дантиста, который удрал с ней в Остенде, – наверное, скрываться от нас, потому что мы им помеха… Однако мы с Лейцей Бройхштул думаем на будущей неделе, даст бог, тоже ехать в Остенде, потому что тут сезон кончился, а там он только еще начинается. Я только жду денег, которые ты выслал. И прошу тебя, Гирш, сейчас же напиши мне так, чтобы было понятно и ясно, а не как сумасшедший, что и кого ты имел в виду. Потому что, не будь в этом письме проставлено мое имя, я бы подумала, что либо оно не мне написано, либо ты, упаси бог, с ума спятил. И должна сказать тебе правду, что с тех пор, как тебе посчастливилось с выигрышем, ты и в самом деле стал другим… Ходишь целые дни и говоришь о своем выигрыше, и кажется тебе, что весь мир тебе завидует, все люди тебе враги и зложелатели, и даже собственной жене ты уже не доверяешь и пишешь ей такие вещи, что с ума можно сойти! Когда получу деньги и приеду в Остенде, я сообщу тебе телеграммой. Пока будь здоров и счастлив и не растрачивайся, как желает тебе твоя жена
44. Лейця Бройхштул из Мариенбада – своему мужу Калмену Бройхштулу на улицу Налевки в Варшаву
Уважаемый господин Бройхштул!
Извини, но после такого письма, какое ты написал мне, я не могу обратиться к тебе иначе чем как к «уважаемому господину». Я – не то, что ты. Это только ты можешь, написав мне такое письмо, называть меня «моя дорогая жена Лейця». Как могу я быть твоей «дорогой женой», если поступаю так, как ты пишешь? Я бы только хотела знать, кто это ищет повода оклеветать меня и к кому я посылаю за деньгами?
