деньги и заложите его в другом месте.
– Хотя бы сегодня? - спрашиваю я, а сердце стучит, как молотком: тик-тик-так! Тик-тик-так!
– Хоть сейчас! - говорит он.
– Так вот вам ваши деньги! - говорю я и выкладываю ему двести рублей, а сердце - вот оно выскочит!
– Прими деньги! - обращается он к Фейгеле, а сам наклоняется к стакану и закусывает ложечкой варенья. Потом берет еще ложечку и еще. Я хотел бы уже увидеть свой билет, а он все еще ест варенье! Мне каждая минута, каждая секунда здоровья и крови стоит! Но нельзя же быть свиньей: человек любит варенье - пусть ест на здоровье! Подгонять человека в шею тоже не годится... Надо сидеть, как на горячих углях, и ждать, пока он покончит с вареньем. Понимаете или нет?.. Нет ли у вас немного варенья? Тьфу! Папироски, хотел я сказать... Коротко и ясно, на чем же я остановился?
Мой Бирнбаум ест варенье. Съел, вытер губы и обращается ко мне:
– Реб Янкев-Иосл, деньги я у вас получил, проценты вы уплатили, теперь, стало быть, я должен отдать вам ваш билет?
– Видимо, так! - отвечаю я, как будто хладнокровно, и чуть в обморок не падаю от радости.
– Беда только, - говорит он, - что сегодня я вам билета дать не могу.
Как только он произнес эти слова, я почувствовал, что у меня в сердце что-то оборвалось. Я вдруг свалился с седьмого неба прямо на землю. Как я удержался на ногах, не понимаю.
– А в чем дело, пане Бирнбаум, почему вы не можете отдать мне мой билет?
– Потому, - говорит он, - что его нет у меня при себе.
– Что значит, - спрашиваю, - его нет у вас при себе?
– Он лежит на моем счету в банке.
У меня немного отлегло от сердца. Я задумался.
– Что это вы так задумались? - спрашивает он.
– Ничего, - говорю, - стою и думаю, как же он попадет ко мне?
– Очень просто, - отвечает он. - Завтра поеду в город и привезу вам ваш билет.
– Ну что ж! - говорю я, поднимаюсь, прощаюсь, направляюсь якобы к дверям и тут же возвращаюсь. - Как вам нравится, пане Бирнбаум, какой из меня купец? Деньги отдал, проценты уплатил, билет у вас, - дайте мне хотя бы расписку на билет!
– А на что вам расписка? Что же, вы мне не доверяете двести рублей без расписки?
– А может быть, вы и правы! - говорю я, направляюсь к дверям и снова возвращаюсь.
– Нет, - говорю я, - неудобно это как-то, не по-купечески... Когда билет на руках у другого, надо иметь расписку. Пускай будет по-моему, дайте мне расписку. Почему бы вам не дать мне расписку?
Вдруг мой Бирнбаум встает, вдет к себе в комнату за занавеску и зовет к себе Фейгеле.
– Пане! - обращаюсь я к нему. - Я знаю, зачем вы зовете Фейгеле. Вы хотите, чтобы она послала прислугу за газетой... Сегодня второе мая, вам хочется посмотреть, не выиграл ли билет? Зачем вам беспокоиться? Я могу и сам сообщить вам, что мой билет, слава богу, выиграл солидные деньги! Мой Бирнбаум побледнел, потом покраснел.
– Серьезно? - спросил он. - Помогай вам бог! Сколько же он выиграл?
– Он выиграл, - ответил я, - довольно крупную сумму. Дай бог каждому порядочному человеку! Потому-то я и хочу получить от вас расписку. Поняли теперь?
– Ведь я же вам говорю, помогай вам бог, хотя бы все двести тысяч! От души желаю вам, поверьте мне! Но все-таки, сколько же пало на билет? Почему вы боитесь сказать?
– Пане Бирнбаум! - говорю я. - К чему нам лишние разговоры? На билет пал выигрыш в семьдесят пять тысяч рублей, а лежит он у вас. Проценты я уплатил, деньги вернул, - отдайте мне мой билет! Вы говорите, у вас билета нет, он в банке? Дайте мне расписку - и дело с концом!
Ну, ясное дело, у моего молодчика глаза на лоб полезли, лицо загорелось. Вижу, что ему не по себе. Тогда я отозвал его в сторону, взял за руки и сказал:
– Дорогой друг! Пожалейте меня и себя, скажите, чего вы хотите. Мы договоримся. Не мучьте меня, я еле на ногах стою. Скажите, сколько вы хотите, и дайте мне расписку на билет. Глупости, я без расписки отсюда не уйду, потому что речь идет о семидесяти пяти тысячах рублей!
– Что я вам скажу? - отвечает он, а глаза у него горят огнем. Положимся на суд людей: как люди скажут, так и будет.
– На что нам, - говорю я, - люди? Давайте сами будем людьми. Послушайте меня, Бирнбаум, ради самого бога, скажите, сколько вы хотите? Давайте не допустим до насмешек и скандала!
– Нет, пусть решают люди! - отвечает он. - Как люди скажут, так я и поступлю...
Вижу, что ничего с ним не поделаешь, - тогда я открываю дверь и обращаюсь к своему человеку, к свидетелю то есть:
– Зайдл! Теперь можешь идти!
Мой Зайдл взял ноги на плечи, пошел и растрезвонил по всему городу, что билет Янкев-Иосла выиграл семьдесят пять тысяч, что билет находится у Бирнбаума, а Бирнбаум билета не отдает!.. Понимаете или нет? Больше ничего не потребовалось: не прошло и получаса, как дом Бирнбаума был полон людей, улица запружена, поднялся шум, гам, тарарам: 'Билет...', 'Янкев-Иосл...', 'Бирнбаум...', 'Семьдесят пять тысяч...' Люди стали заступаться за меня, нашлись и такие, которые стучали кулаками по столу, другие обещали набить физиономии, кости поломать, разнести дом вдребезги, - плохие шутки! Наконец было решено положиться на суд нашего богача. Как богач постановит, так тому и быть. И мы всей толпой отправились к богачу.
Наш богач, надо вам знать, человек тихий, порядочный. Вообще-то он терпеть не может таких дел. Но когда мы всей гурьбой ввалились к нему с криками: 'Спасите!' - он испугался, что ему дом разнесут, и у него не осталось другого выхода, как вмешаться во всю эту историю. И мы расписались, что целиком полагаемся на него. Бирнбауму, бедняге, пришлось переписать билет на его имя, и было решено, что завтра или послезавтра, даст бог, мы все едем в город взять билет из банка, и сколько богач присудит уплатить Бирнбауму, столько я и уплачу. Понимаете или нет? Но вы, наверное, думаете, что на этом вся история кончилась? Те-те-те! Теперь-то она только и начинается! У меня, видите ли, на этот билет имеется компаньон. Где вы видели, чтобы человек один владел целым билетом? Кто же мой компаньон? Мой родной брат, зовут его Генех, а живет он в местечке, недалеко от нас. Из-за него, собственно, я и заложил этот билет у Бирнбаума... То есть наоборот, из-за меня он, мой брат, заложил билет у этого Бирнбаума... Но здесь целая история, которую я должен рассказать подробно, чтобы вам все было понятно.
Коротко и ясно, на чем же мы остановились? На моем брате Генехе. Имеется, стало быть, у меня брат Генех, дай бог до ста двадцати лет...[3] Ну, что вам сказать? Неудобно распространяться о собственном брате, как это говорится, 'выносить сор, из избы'. Но - ничего, дело семейное... Мы, понимаете ли, не слишком восхищаемся друг другом... О том, что я сделал для него, говорить не приходится, - дай бог мне не хуже. Могу похвастать, что я его на ноги поставил. Сначала бог, а потом я сделал его человеком. Мне незачем хвалиться перед вами, понимаете или нет? Так что, когда он прислал мне билет,и попросил, чтоб я его продал или заложил, получил под него двести рублей и выслал ему деньги, - мог я ему отказать? Его ничего не касается: что ему билет? А я вот изволь думать о нем, страховать его, проценты платить... А когда господь помог, билет выиграл - кто бился головой об стенку с Бирнбаумом? Кто чуть удара не получил, покуда мы с ним кое-как поладили? А в конце концов, когда дошло до дела, он, то есть братец мой, еще в претензии: 'Кто, мол, просил тебя распинаться за мой билет?..' Понимаете, какой разговор? Нравится вам такая претензия грубияна? Мне это, конечно, досадно, за сердце хватает: 'Эге, брат, в таком случае скажи, пожалуйста, а где это сказано, что билет принадлежит тебе?' - 'А чей же он?' - 'Чей бы ни был, - говорю я, - прежде всего надо поехать и забрать билет из чужих рук, потому что это не шутки - это семьдесят пять тысяч рублей!..' Понимаете или нет?.. Ну, что мне за это полагается? Нужно устраивать скандалы? Стучать по столу? Стулья ломать? Нет, знаете, уж если говорят, что из поросячьего хвоста шапки не сошьешь, - значит правда... Я и подумал: зачем я буду грызться со своим братом? Сто тридцать шесть миллионов человек завидуют нашему счастью, а мы ссоримся, родные братья, - фу, противно! Надо прежде всего заполучить билет. Это как будто бы важнее! Не так ли? Как вы полагаете? Но поди толкуй с невежей! Я имею в виду своего брата, да не накажет меня бог за такие речи... Потому что, если бы он мне сказал раньше, что именно его беспокоит, если бы он рассказал, что это не просто билет,
