— Ладно. Что же, я попробовал. Но если ты передумаешь…
Кейт знала, что ее слова будут одной из тех фраз, когда имеешь в виду одно, а выходит другое, но все равно произнесла:
— Ты мне очень нравишься. Давай лучше надолго, надолго останемся друзьями?
Блейк улыбнулся.
— Что ж, это откровенно, — сказал он, пожимая ей руку, словно они только что познакомились, — джентльмен Блейк вернулся.
Кейт была не прочь уехать домой, но не знала, когда уходить соберутся остальные. Не хотелось бы, чтобы они подумали, что она из породы хлюпиков.
— Мне правда надо домой, — сказала она, хотя понятия не имела, как заснет, если сердце ее бьется, словно отбойный молоток. — Завтра у меня крайний срок подачи материалов в печать.
— Давай я подарю тебе тему для публикации, а ты посидишь еще, — ответил Блейк, раздавливая небольшой кусочек кокаина своим ламинированным пресс- пропуском.
— Ас чего ты отдашь мне материал, которым можешь воспользоваться сам?
— Потому что я его дать в печать не имею права. А ты, когда мне нужно будет, дашь что-нибудь взамен.
Вынюхав еще дорожку, он рассказал, что на прошлой неделе кинопродюсер Генри Штейн самолетом был перевезен с карибского курорта Сен-Барте в больницу в Верхнем Ист-Сайде.
— «Тайме» утверждает, что у него какая-то заразная болезнь, но мой отец и моя чудовищная мачеха за день до этого случая ужинали с ним и утверждают, что в действительности у него, словно воздушный шарик, лопнуло от какого-то заражения яичко, — сказал Блейк, откинув с глаз волосы и спрятав маленький пакетик в карман пиджака.
— Неужели мы можем такое напечатать? — спросила Кейт, оживившись.
Есть список тех, кого Лейси готова утопить при первой возможности, и Генри Штейн его возглавляет, потому что однажды удерживал одного из заместителей Пола в борцовском захвате, когда тот на приеме попытался взять у него интервью.
— Ну, я не могу, потому что тогда, не вынеся еще одного позора перед своими богатеями-друзьями, моя матушка откажет мне в горничной, — ответил он, прикуривая. — Но тебе стоит.
«Горничной?»
— А как доказать эту историю?
Он засмеялся и сделал глубокую затяжку.
— Да, сделать это будет нелегко, но попробовать стоит. Уверен, что, если у тебя получится, Пол и Лейси будут впечатлены.
Кейт захотелось отблагодарить его, но чем — в голову не приходит. Единственное, что у нее есть — мужчина ее мечты.
— А тебе тогда надо написать что-нибудь о Марко Манчини, — сказала она, даже не подумав, пойдет ли это на пользу ее пассии или нет.
— Это тот, что открывает ресторан «Побережье» через пару недель? Я недавно приглашение как раз получил. Почему я должен о нем писать?
— Мои источники в ресторанном бизнесе утверждают, что за ним стоит присматривать, — ответила Кейт.
Ему не обязательно знать, что ее источник — Зо. Она подумала, надо ли было отдавать идею, но Блейк, кажется, распорядится ею лучше. Кроме того, Лейси, скорее всего, скажет, что «надо отдавать долги», когда Кейт расскажет ей о том, как получила историю о Штейне. А если Блейк напишет-таки о Марко или о «Побережье», то она все равно может присвоить лавры себе.
— Что же, поинтересуюсь, — сказал он. — Ты с ним знакома?
Кейт тряхнула головой, пытаясь прогнать внезапное желание вынюхать дорожку кокса, которую только что выложил перед ней Блейк. Она не призналась, что впервые попробовала этот наркотик, хотя и знала о нем достаточно из наблюдений за перепадами настроения и параноидальным поведением Зо.
— То есть ты решила просто стать его крестной феей в мире СМИ?
— Нет, я… — Кейт глубоко вздохнула и отвернулась от стола с кокаином. — Нет, я подумала, что это было бы для тебя неплохой наводкой.
Блейк поднял бокал.
— За нашу профессию, — произнес он, и Кейт протянула свой бокал ему навстречу.
По пути из подвала Кейт забежала в туалет, чтобы позвонить на свой автоответчик и пересказать историю о Штейне, дабы не забыть детали — попрактиковаться в том, что переняла у Бейка на приеме Терри Барлоу.
— Гарри Штейн. Яичко. Шарик. Сен-Барте, — прошептала она в мобильный.
Пытаясь не прикасаться ни к чему в грязном туалете, она подкрасила губы и внимательно рассмотрела себя в зеркале. Ее волосы, глаза и губы не изменились, но какое-то искажение черт присутствует, словно каждый глоток алкоголя, каждый лист табака видны из-под кожи.
Наверху Тим сообщил ей, что Зо выскочила за сигаретами в индийскую забегаловку — скорее всего, злая как черт, потому что Тим не предложил сходить за ними сам. Это одно из испытаний, которые она устраивает своим поклонникам, и, похоже, он его провалил. Блейк снова уединился с музыкальным автоматом— выбирал репертуар. Зазвучала «По уши влюблена» Бейонс, и Блейк вновь пустился в пляс.
Кейт села на диван рядом с Тимом, сбросила туфли и размяла уставшие пальцы ног.
— И как вы, ребята, держите такой ритм, да еще каждую ночь? — спросила она, едва подавив зевок. Хотя на самом деле она хотела спросить «зачем».
— Просто надо хотеть быть знаменитым на четыре процента, — ответил Тим, приканчивая свою выпивку.
В пустом стакане, борясь с наступающей смертью, постукивали кубики льда.
Кейт не знала, почему — из-за наркотиков, выпивки или близкого рассвета, — но слова Тима имели смысл. Она тоже считает, что лучше четыре процента, чем ноль. Нет ничего хуже ноля процентов.
— По-моему, это Энди Уорхол сказал, что каждый в своей жизни переживает пятнадцать минут славы, — сказала, наконец, она.
— Но это не так. Все не могут пережить свои пятнадцать минут славы. Все — это очень много людей, а пятнадцать минут — это слишком мало. Может, четверть от одного процента населения будет знаменита на четверть часа.
Тим стукнул кулаком по столу так, что чей-то мобильный телефон свалился на грязный цементный пол бара. Никто не обратил на это внимания.
Его рецепт показался ей знакомым.
— По-моему, в семидесятых был такой фильм — «Семипроцентное решение», — проговорила Кейт, вспоминая, что название фильма имеет какое-то отношение к количеству поглощаемого Шерлоком Холмсом кокаина. Интересно, они с Блейком в потайной комнате в подвале вынюхали больше или нет?
— Алло! Ты слушаешь? Я не о фильмах тут говорю. Я тебе твержу об ограниченности! Я говорю, что все мы, — он раскинул в стороны руки, — все мы, ну, по крайней мере, ты, я и те, с кем мы общаемся, должны стремиться быть знаменитыми хотя бы на четыре процента. Это не такая известность, чтобы попадать на обложки крупнейших изданий страны, не такая, чтобы нельзя было пройти по улице без того, чтобы на тебя не напали поклонники. Но достаточная, чтобы определенная часть населения знала твое имя, хотела бы посидеть рядом с тобой на обеде, услышать от тебя нечто значимое. Достаточная, чтобы наши лица были смутно знакомы, но не светились бы постоянно на фотоотчетах о приемах и вечеринках. Достаточная, чтобы получить хороший стол в ресторане и бесплатную дурь, но недостаточная, чтобы расплачиваться за эту известность жизнью под увеличительной лупой. Быть достаточно знаменитыми, чтобы другие уверяли тебя — пусть лживо, — что им понравилась твоя последняя статья, что ты хорошо смотрелся в телепрограмме или что они ждут не дождутся, когда ты напишешь что-нибудь еще. Достаточно знаменитыми, чтобы тебе постоянно предлагали работу с повышением, которое обеспечивают тебе твои четыре процента. Знамениты на четыре процента, крошка. Четыре процента!
Блейк бросил на них взгляд, пожал плечами и вернулся к кормлению музыкального автомата
