Он сказал, что, получив три звезды, может спать спокойно.
— Каждая звезда повышает прибыльность заведения на двадцать пять процентов, — сказал он. — А это именно то, что нужно, да и Джек Миллер, надеюсь, впечатлен и пригласит меня ведущим в телешоу.
Кейт порадовалась за него и ждала благодарности за то, что свела его с Джеком Миллером.
Он помолчал.
— Теперь я буду волноваться обо всем этом.
Кейт подбодрила его, сказав, что замолвила за него
словечко перед отцом Зо. Ей нравится ее полезность, нравится, что в ней нуждаются. Он улыбнулся.
— Знаешь, ты мне сразу понравилась, — сказал он, погладив ее по щеке.
Может быть, он сразу понял, что она принесет ему пользу — например, встречу с Джеком Миллером, и потому симпатизировал ей. Но сейчас он глядел на нее так, словно любил ее за то, кто она есть. Воздух пьянит, словно излишне насыщен кислородом.
Они подъехали к «Рао» — легендарному ресторану итальянской кухни Гарлема, где, как сказал Марко, можно поужинать, только если ты член мафии или друг владельца, а они с владельцем — земляки: родом из одного городка в Италии.
— Ты надела свой пуленепробиваемый жилет? — пошутил он.
У барной стойки они увидели актера Альфонсе Пакино, и Кейт постаралась пройти мимо него незамеченной, сожалея, что не додумалась еще носить с собой кепку и темные очки. Она рассказала Марко, что Альфонсе однажды плюнул в нее на приеме во «Временах года» — она пыталась попросить у него комментарий по поводу его недавнего расставания с давней подружкой.
— Бедняжка, — пожалел ее Марко и обнял, а она пожелала, чтобы этот момент продлился вечность. — У тебя опасная профессия.
Он ухмыльнулся и сказал, что Пакино живет в номере незаметного отеля «Ринья Роял», принадлежащего Пьеру, и платит по три с половиной тысячи долларов за ночь.
— Это ему за то, что плохо с тобой обошелся, — подмигнув, сказал он.
После взрыва объятий, поцелуев и водопада итальянских приветствий им быстро нашли место, и Марко сделал заказ на итальянском же языке. Прошло немного времени, и их стол был заставлен неимоверным количеством блюд, так что возникало справедливое опасение со всеми ними не справиться. Кейт начала расспрашивать Марко о его жизни и, к ее радости, он отвечал без колебаний. Рассказал, что родился в маленьком итальянском городке, что в десятилетнем возрасте в сопровождении родителей и сестры переехал в Калифорнию. Что по окончании школы вернулся в Италию и окончил школу поваров, что работал там в ресторанах.
— Еда — моя первая любовь, — сказал он, улыбаясь.
Когда ему стукнуло двадцать пять, он переехал в Нью-Йорк.
Кейт спросила, понравилось ли ему возвращение в Италию. Он покачал головой.
— Я никогда туда не вернусь, — ответил он, разглядывая свои руки, — мой дом — Нью-Йорк.
Большие сочные тефтели, нежная полента, яркие помидоры с крупно нарезанными кусочками моцареллы. Марко выжал своей крепкой рукой дольку лимона над тарелкой жареных кальмаров, попробовал изо всех выставленных на столе блюд по чуть-чуть — его глаза загорались всякий раз, когда что-либо угождало его вкусу. Кейт он скормил по ложке всех своих любимых блюд. На столе было четыре аперитива, но он настоял, что все съедать не надо, и назвал ужин «исследовательским проектом». Но Кейт никак не могла остановиться и ела, хотя чувствовала, что вот- вот лопнет.
— Вот так я рос, — сказал он. — Большие семейные ужины, именно такая еда.
Кейт в свою очередь рассказывала об обедах на День Благодарения, когда ей приходилось есть вместо индейки тофу, коричневый рис вместо картофельного пюре, а ее родители вообще всю жизнь только и делали, что скакали с диеты на диету.
Марко рассмеялся.
— Да, веселья полные штаны.
— Ты близок с семьей? — спросила она, а он вдруг затих.
— Был близок, — ответил он, наконец. — Но около десяти лет назад моя мать умерла от рака. Примерно через месяц после ее смерти у отца был инфаркт.
Он съел чуть-чуть кальмаров.
— Несколько лет назад из-за одного моего решения я сильно поссорился с сестрой. Это длинная история, и я не хотел бы вдаваться в подробности.
— Прости, пожалуйста, — сказала она, жалея, что не придумала вопроса подобрее.
Официант вновь наполнил их бокалы красным вином, и Марко сделал глоток. Кейт заметила, что бокал он держит исключительно за ножку, и перехватила свой, чтобы не касаться пальцами стенок. Что бы там ни вызвало ссору с сестрой, из-за этого он переживает явно сильнее, чем из-за смерти родителей. В какой момент свежеиспеченных отношений — если у них отношения — можно задавать вопросы, на которые другому человеку некомфортно отвечать?
Официант принес еще пять тарелок, и Марко улыбнулся вмешательству в беседу, которая грозила стать слишком рискованной.
— Теперь моя семья — кухня, — сказал он, показывая Кейт, как следует намазывать костный мозг — osso Ьиссо — на тост, чтобы добиться идеального богатого вкуса.
Попробовав по кусочку каждого десерта, они покинули заведение, обнявшись. Попросив счет, Марко получил лишь кучу улыбок и водопад итальянских слов. Они упали на заднее сиденье машины и начали целоваться; на его вопрос, а не поехать ли им к нему, она кивнула в согласии. Она думала, что он живет в здании из коричневого кирпича в Вест-Виллидж или в мансарде на Трибеке — в квартире мечты, куда она однажды тоже вселится. Вместо этого машина подвезла их к неброскому многоквартирному дому светлого кирпича в Челси. Видимо, удивление отразилось на ее лице, и он поспешно объяснил, что поселился здесь, когда переехал в Нью-Йорк.
— Работа на кухне — это тяжелый повседневный труд. По крайней мере, отсюда до работы я могу пешком дойти.
Чтобы найти квартиру получше, у него не хватало то денег, то времени, но сейчас, сказал он, пора наконец начать поиски. Может, Кейт ему поможет?
— С удовольствием, — ответила она и не преминула похвастать, что ряд крупнейших маклеров мира недвижимости задолжали ей.
Они продолжили целоваться в лифте и не останавливались, пока он не отпер квартиру ключами, которые достал из-под коврика у порога, — он постоянно их теряет, объяснил он, что немного удивило ее. По вечерам, когда он колдует на ресторанной кухне, он выглядит таким собранным. Она скоро поймет, что всякий, кто добивается внимания публики, машет рукой на свою личную жизнь, и чем шире слава в обществе, тем хуже обстановка дома.
Она подумала, что ей надо бы поехать домой. Надо уехать сейчас, пока он хочет ее сильнее всего на свете и когда он почти заполучил ее. Но каждый сантиметр ее тела горел желанием остаться с ним, дать ему увести себя в спальню, упасть на простыни его разобранной постели.
Медленно и осторожно он снял с нее всю одежду, словно апельсин очистил — особенно тщательно отделив белые волокна от оранжевой сердцевины. Джинсовая юбка упала на пол, за ней белый кашемировый свитер — тот самый, с дырой на локте. Она провела руками по его волосатой груди и почувствовала, как он расслабляется. Их руки сцепились. Каждое их движение — медленное и одновременно нетерпеливое: сочетание, о котором она до этой ночи и не подозревала.
Умом Кейт понимала, что надо заставить его ждать, но удержаться перед искушением не было сил. Все ее сомнения испарились, в голове остался только белый шум, правила только плоть. Он быстро и плавно вошел в нее, застонал, когда она обхватила его; все происходило так, словно они уже миллион раз занимались любовью, словно уже давно притерлись друг к другу, словно знакомы отнюдь не по встречам за обеденным столом.
В какой-то момент Кейт уперлась взглядом в белый потолок, который плыл, шел волнами.
— Нам будет очень весело вместе, — сказал он, упав на ее грудь, и вытер пот, скопившийся в ямочке
