комнаты прослушиваются и каждый вечер занимается лично Полсон. А вот прослушивать отдел моющих средств и растворителей никому и в голову не придет и в этой лаборатории они могут разговаривать не таясь, конечно на пониженных тонах.
— Интере-есно… — тянул, листая странички, Тагека Ки.
Говорил он на отличном английском, правда с техасским акцентом. Ставил в Сан-Франциско пьесы — ногаку — классического японского театра и слыл большим знатоком табачной мозаики.
— Так-так… та-ак… распределение ролей такое, если только спектакль состоится. Все участники получают поровну, но я имею эксклюзивные права в Гватемале и Коста-Рике.
— Ки, побойся Бога! — упрекнул его Крокетт.
— У меня есть кое-какие связи в странах Карибского бассейна, и я не могу упускать это из виду. А вы либо соглашаетесь, либо отказываетесь, воля ваша.
— О'кей! — сдался Крокетт.
Тагека гораздо ближе к Нобелевской премии, чем он, Крокетт, и у него свои компании в Панаме, Нигерии и Цюрихе.
Тагека Ки небрежным жестом вытащил из холодильника поднос с мертвыми мышами и одного- единственного серебряного карася на отдельной алюминиевой лопатке.
— Прошу меня простить… — В голове у Маннихона возникла вдруг некая мысль. — Мне не хотелось бы вас перебивать, но… все они желтые — я имею в виду мышей. — Снова его прошиб пот — ощущение далеко не из приятных. — Я просто хочу сказать, что до настоящего времени… я по крайней мере… ну… раствор… — позже он научится без запинки произносить название своего детища не краснея, но пока еще не был к этому готов, — так вот, раствор оказался токсичным… ну… для таких организмов, доминанта которых — я имею в виду их пигмент, так сказать, — носит желтую окраску.
— Что вы хотите этим сказать, партнер? — осведомился Тагека Ки со своим по-зимнему дрожащим техасско-самурайским акцентом времени совершения Перри[5] всех своих подвигов одновременно.
— Ну… я хочу сказать следующее, — все еще заикался Маннихон, уже сожалея, что все это затеял. — Могут, по-моему, возникнуть некоторые осложнения. Действовать придется… ну… в бархатных перчатках. Полная антисептика, если позволите мне дать совет. Я последний из людей на земле, способный руководствоваться соображениями… расовых… характеристик, но буду чувствовать свою вину, если что-то произойдет, как уже не раз было…
— Да не переживайте вы из-за своего маленького желтого братца, партнер, — ровным тоном утешил его Тагека Ки. И вышел из лаборатории, с важным видом неся в руках поднос и алюминиевую лопатку, словно приз победителя за старинное искусство дзюдо.
— Негодяй, наглый жадюга! — с горечью в голосе произнес Крокетт, едва за ним закрылась дверь. — Тоже мне, эксклюзивные права на Гватемалу и Коста-Рику! Восходящее солнце! Поход в Манчжурию! Точно такой, как в прошлый раз, ничуть не изменился!
По дороге домой у Маннихона сложилось впечатление, что Крокетт и Тагека Ки, хотя и располагают точно такими же сведениями, как он, мгновенно делают нужные выводы, а от него эта способность ускользает, — вот почему они разъезжают на «ланчиях» и «ягуарах», а он — нет.
Телефон зазвонил в три часа утра. Миссис Маннихон недовольно застонала, — еще бы, муж, сонно моргая, тянется через нее к телефонной трубке… Ей вовсе не нравится когда он прикасается к ней без разрешения…
— Это Крокетт, — раздалось в трубке. — Нахожусь сейчас у Тагеки. Приезжай немедленно к нам! — И, громко, отрывисто пролаял адрес. — Все кладу трубку!
Маннихон выполз из постели и, пошатываясь, стал одеваться.
— Куда это ты собрался? — Голос миссис Маннихон прозвучал далеко не мелодично.
— На конференцию.
— В три часа утра? — Глаза на нее открывала глаза6 но губы двигались, бодро, четко выговаривая слова.
— Не посмотрел я на часы. — Он думал об одном: «Только бы недолго! Господи, только бы недолго!»
— Спокойной ночи, Ромео, — пожелала миссис Маннихон с закрытыми глазами.
— Да это же Самуэл Крокетт! — Муж зло теребил брюки.
— Шестерка, — определила миссис Маннихон. — Я всегда это знала.
— Да что ты, Лулу! — осадил он жену — как-никак, а теперь Крокетт — его партнер.
— Принеси немного ЛСД. — И заснула.
Ничего себе просьба, и от кого! Маннихон, осторожно закрыл за собой дверь, чтобы не разбудить детей — страшно боятся неожиданных посторонних звуков, так ему сказал их врач, психиатр.
Тагека Ки жил в своей квартире, в Даунтауне, на чердаке тринадцатиэтажного здания его «ягуар» и «ланчия» Крокетта вот они, стоят перед домом. Маннихон припарковал свой «Плимут» тут же, рядом, размышляя: может, все же приобрести «Феррари»?
Ну и удивился же он, когда в квартиру его пригласил дворецкий — негр в желтом в полоску, жилете и безукоризненной белой рубашке с большими золотыми запонками на манжетах. Вместо строгого современного декора, может с японским оттенком (именно это рассчитывал увидеть Маннихон: бамбуковые циновки, подголовники черного дерева, на стенах акварели с мостками под дождем) все выдержано в типичном стиле мыса Код: обитая ситцем мебель, скамьи как в сапожной мастерской, капитанские стулья, выскобленные щеткой простые столы из сосновых досок; лампы из нактоузов компаса. «Несчастный человек, — пожалел его Маннихон, — все пытается ассимилироваться».
Крокетт ждал в гостиной: пил пиво и стоя разглядывал на каминной доске загнанный в бутылку клиппер с полной оснасткой.
— Привет! — встретил его Крикетт. Как доехал?
— Ну… — Маннихон растирал красные глаза под толстыми линзами, — должен признаться, в данный момент я не совсем в обычной форме. Вообще-то я привык к восьмичасовому сну и…
— Придется сократить, придется привыкать, — перебил его Крокетт. — Я довольствуюсь всего двумя. — И отпил из бутылки пива. — Добрый старик Тагека будет готов через минуту — пока в лаборатории…
Отворилась дверь, и в комнату вошла вплыла весьма привлекательная девушка, в облегающих розово-лиловых шелковых брючках, — принесла гостям еще пива и блюдо с зефиром в шоколаде. Призывно улыбнувшись Маннихону, предложила ему угощаться. Он взял с подноса бутылку пива и две зефирины, только чтобы последовать ее любезному приглашению.
— Это он, — коротко пояснил Крокетт.
— Кто сомневался, — в том же тоне отозвалась девушка.
«Да, нелегко быть японским патологоанатомом», — подумал Маннихон. Глухо загудел зуммер.
— Капитан Ахаб готов вас принять, — проворковала девушка. Вы знаете куда, Сэмми.
— Иди за мной! — бросил Крокетт, направляясь к двери, а девушке бросил кусочек сахара с ЛСД.
— А у вас есть, Сэмми? — заботливо поинтересовалась она; Теперь она возлегла, высоко задрав длиннющие ноги, в розово-лиловых шелковых брючках, на кушетку и принялась грызть сахарный кубик изящными белыми зубками.
Маннихон и Крокетт из гостиной направились прямо в лабораторию Тагеки Ки, значительно большую и куда лучше оборудованную, чем любая в компании «Фогель-Полсон»: удобный стол для экспериментов (можно вращать и закреплять в любом положении), мощные светильники на шкивах и шарнирах, шкафы для инструментов, стерилизаторы, холодильники со стеклянной дверцей, гигантские рентген-аппараты, раковины, столы и тазы из нержавеющей стали, стробомикроскопы, — в общем, всего полно.
— Ничего себе! — восхитился Маннихон, стоя у двери и обводя взором всю эту невиданную роскошь.
— Все от «Форда», — заметил Тагека.
В хирургическом фартуке он снимал маску хирурга и белую шапочку; под фартуком — закатанные внизу голубые джинсы и ковбойские сапоги на высоких каблуках, с серебряной отделкой.
— Так вот, — начал Тагека, — я тут пытался раздразнить себя немного нашей проблемой. — Налил из
