Послышалось тихое звяканье фарфора. Крейг начал читать.
«Для широкой публики, – прочитал он, – слово “продюсер” означает обычно нечто малоинтересное. В ее представлении типичный кинопродюсер – это чаще всего полный джентльмен еврейской национальности с сигарой в зубах, странным лексиконом и неприятным пристрастием к молоденьким актрисам. Некоторые – таких незначительное меньшинство – под влиянием романтически-идеализированного образа покойного Ирвинга Талберга из незаконченного романа Ф. Скотта Фицджеральда “Последний магнат” представляют его себе как необыкновенно одаренную, загадочную личность, этаким великодушным Свенгали – полумагом- полуполитиком, удивительно напоминающим самого Ф. Скотта Фицджеральда в наиболее привлекательные моменты его жизни.
Бытующий образ театрального продюсера несколько менее красочен. Его реже представляют себе евреем иди вульгарным человеком, но он не вызывает и всеобщего восхищения. Если он добивается успеха, то ему завидуют как счастливчику, который, случайно взяв в руки пьесу, валявшуюся у него на письменном столе, сначала рыщет в поисках чужих денег для финансирования постановки, потом легко и свободно движется к славе и богатству, пользуясь талантом актеров и художников, чью работу он чаще всего портит, пытаясь приспособиться к интересам бродвейского рынка.
Как ни странно, в родственной сфере искусства, в балете, те, кто заслуживает почета, им и пользуются. Дягилев, который, насколько известно, сам не танцевал, не был хореографом и не писал декораций, всюду признается великим новатором современного балета. Но хотя Голдвина (еврей, худой как щепка, сигар не курит), Завнука (не еврей, курит сигареты, стройный), Селзника (еврей, крупный, курит сигареты) и Понти (итальянец, полный, сигар не курит) нельзя, наверно, отнести к разряду тех, кого журналы вроде “Комментари” и “Партизан ревью” называют зачинателями в искусстве, которому они служат, тем не менее в выпущенных ими фильмах четко выражена их индивидуальность, они воздействуют на образ мыслей и сознание зрителей всего мира и, безусловно, доказывают, что, посвящая себя данному роду деятельности, эти люди имели на вооружении нечто большее, чем удачу, деньги или покровительство влиятельных родственников».
– Что ж, – подумал он без особого восторга, – с грамматикой у нее все в порядке. Училась же она где- нибудь. Он еще не справился с раздражением, вызванным бесцеремонностью, с какой Гейл Маккиннон выбила его из утренней колеи, и тем более – с ее спокойной уверенностью в том, что он все равно подчинится. Крейга так и подмывало положить эти желтые листочки и попросить ее выйти, но его тщеславие было задето, к тому же ему любопытно было узнать, какое место в списке этих героев занимает имя Джесса Крейга. Ему хотелось обернуться и приглядеться к ней повнимательней, но он сдержался и стал читать дальше: «…Сказанное выше находит еще большее подтверждение в американском театре. В двадцатые годы Лоуренс Лэнгнер и Терри Хелбёрн, основавшие “Гилд-тиэтр”, открыли новые горизонты драмы и в сороковые годы, продолжая выступать в роли продюсеров, а не режиссеров или драматургов, создали “Оклахому” – спектакль, преобразивший музыкальную комедию, эту наиболее американскую из театральных форм. Клэрмен, Страсберг и Кроуфорд, возглавлявшие “Групп-тиэтр”, по праву считались режиссерами-постановщиками, однако главная их заслуга состояла в выборе острых проблемных пьес и системе обучения актеров искусству ансамблевой игры».
«А ведь она правду сказала, – подумал Крейг. – Она действительно хорошо подготовилась. Когда все это было, она еще и на свет не родилась». Он поднял голову.
– Можно задать вам вопрос?
– Конечно.
– Сколько вам лет?
– Двадцать два, – сказала она. – Разве это имеет значение?
– Это всегда имеет значение. – Он с невольным уважением стал читать дальше: «Нетрудно вспомнить и более свежие имена, но нет нужды искать новые подтверждения. Почти всегда находились люди, как бы они не назывались, бравшие на себя роль собирателей талантов и устраивавшие фестивали, на которых Эсхил соперничал с Софоклом. Бэрбедж, например, возглавлял театр “Глобус”, когда Шекспир принес ему почитать своего “Гамлета”, и не упустил его. В этом длинном почетном списке стоит и имя Джесса Крейга».
«Ну, брат, держись, – подумал он. – Сейчас начнется».
«Джесс Крейг, – читал он, – впервые привлек к себе внимание в 1946 году – ему было тогда 24 года, – представив на суд зрителей “Пехотинца”, одно из немногих драматических произведений о второй мировой войне, выдержавших испытание временем. В период с 1946 по 1965 год Крейг был продюсером еще десяти пьес и двенадцати фильмов, значительная часть которых имела и кассовый успех, и успех у критики. После 1965 года ни на сцене, ни на экране не появилось ни одной его новой работы».
Зазвонил телефон.
– Извините, – сказал он и взял трубку. – Крейг слушает.
– Я тебя разбудила?
– Нет.
– Он с беспокойством взглянул на девушку. Та сгорбилась на стуле, нелепая в своей мешковатой рубашке.
– Как ты провел эту ужасную ночь? Снилась я тебе в соблазнительных позах?
– Что-то не помню.
– Свинья. Развлекаешься там?
– Да.
– Свинья вдвойне, – сказала Констанс.
– Ты один?
– Нет.
– Ага.
– Не то, что ты думаешь.
– Но разговаривать со мной ты все же не можешь
