не знал.
— Я боялась, что не смогу увидеть тебя. Мы приехали сегодня утром, а завтра летим в Афины; проведем там медовый месяц. Это я предложила остановиться здесь на день. Я должна была повидать тебя. — Вероника нервно облизала уголок рта. — Решила, что должна все тебе объяснить.
— Я думаю, это самое подходящее место для объяснений. — Джек кивком головы указал на спальню. — Сними шубу.
Он знал, что его слова прозвучали резко, но он хотел быть резким.
— Если ты будешь так говорить, — сказала она, — я немедленно уйду.
— Хорошо, я вообще ничего не буду говорить. Объясняй.
— Хотя, — улыбнулась Вероника, — я рада, что ты по-прежнему хочешь меня. Я боялась, что ты уже меня забыл.
— А я не рад тому, что хочу тебя. Если ты собираешься дразнить меня, можешь убираться.
— Ты стал менее любезен, чем был две недели назад, — обиженным тоном заметила Вероника. — Гораздо менее любезен.
— Это верно. Каждые две недели я меняюсь в худшую сторону.
Она с беспокойством взглянула на новые часы, украшенные бриллиантами. Джек прежде не видел их у Вероники. Похоже, она и впрямь только что прилетела из Швейцарии, подумал он.
— Правда, глупо так стоять. — Девушка села в кресло, находящееся возле дальнего от Джека края дивана.
Вероника, зашуршав шелком, закинула ногу на ногу; Джека захлестнула волна чувственного возбуждения, которая впервые поднялась в нем тогда, когда он, сидя в кафе, увидел ее безупречные ноги, обутые в римские туфли с остроконечными носками; Джек рассердился на самого себя.
— Находиться рядом с тобой — сущая пытка.
— Что? — удивленно произнесла Вероника. — Что ты сказал?
— Не имеет значения.
— Это прозвучало оскорбительно.
— Возможно, ты права. — Джек сидел совершенно неподвижно.
— Я хочу внести в наши отношения полную ясность и определенность, — с легкой гримаской обиды на лице произнесла Вероника. — Для этого я и пришла сюда. Но если ты намерен говорить гадости…
— Ладно, я не буду говорить гадости. Ты что-то сказала о своем замужестве? Объясни с ясностью и определенностью.
— Я не стыжусь своих поступков, — тоном дерзкой школьницы, которую поймали, когда она после отбоя лезла в окно общежития, заявила Вероника. — Я сделала то, что было необходимо сделать для моего спасения.
— За кого ты вышла замуж? Я его знаю?
— Нет, не знаешь. И я не скажу тебе, как его зовут.
— Ему что-нибудь известно обо мне?
— Разумеется, нет, — спокойно сказала она. — И не будет известно.
— Я вижу, твой брак обещает быть счастливым.
— Можешь говорить все, что тебе угодно, — заявила Вероника. — Твой цинизм меня не задевает.
— Кто он?
— Ему тридцать один год. Он очень красив. Швейцарец. Родился в одной из лучших семей Цюриха. Мы с ним знакомы почти два года. Он с самого начала хотел на мне жениться, но не мог…
— Почему? Он был женат? — спросил Джек. — Он что, отравил свою жену на прошлой неделе?
— Нет, он не был женат, — с детским торжеством сказала Вероника, одержав маленькую победу. — Он никогда не был женат. Но он не мог жениться на мне, пока ему не исполнился тридцать один год.
— Почему? Это какой-то старый швейцарский закон?
— Не смейся надо мной, Джек, — тихо попросила Вероника. — Пожалуйста. Мне было нелегко эти две недели…
— Не тебе одной. — Джек тут же пожалел о своем тоне и мягко добавил: — Я не буду больше тебя перебивать. Рассказывай, как хочешь.
— Все было так сложно, — продолжила Вероника. — Мы познакомились здесь, в Риме, он пришел в агентство за билетом в Мюнхен. Его родные владеют крупной страховой фирмой, ведущей дела по всему миру. Я буду путешествовать вместе с ним. Он мне это обещал. По крайней мере до тех пор, пока у нас не появятся дети. Наконец-то я покину Италию! — Последнюю фразу Вероника произнесла торжествующим тоном, казалось, ей удалось реализовать несбыточную мечту. — Но он не мог жениться на мне раньше. Из- за родственников. Отец у него умер, но остались мать и три суровых дяди. Они не одобрили бы его женитьбу на мне, бедной итальянской девушке из бюро путешествий, к тому же католичке. По условиям завещания, составленного его отцом, мать и старший дядя могли оставить моего мужа почти без гроша в том случае, если бы он пренебрег их волей до тридцати одного года. Они бы воспользовались своим правом. Ты не знаешь эти богатые швейцарские семьи. Они хотели, чтобы он женился на девушке своего круга. Мы были вынуждены скрывать даже то, что мы знакомы. Встречались во время уик-эндов, тайно, во Флоренции…
— А вот, оказывается, что скрывалось за твоими вымышленными поездками к матери во Флоренцию.
— Как ты узнал о них? — настороженно спросила Вероника.
— Мне сказал Брезач, — пояснил Джек.
— Почему?
— Мы с ним дружим. В те дни, когда он не угрожает убить меня.
— Я должна была сказать Роберту что-то. Не могла же я объяснить ему, что каждую неделю встречаюсь со своим женихом, верно?
— Да, — согласился Джек. — Конечно, нет. Кстати, удовлетвори мое любопытство — где находится твоя мать?
— Она живет с сестрой в Милане.
— Неудивительно, что телеграмма пришла обратно.
— Ты послал мне телеграмму? — удивилась Вероника.
— Мы с Брезачем. Не тебе. Твоей матери.
— Зачем вы это сделали?
— Мы оказались глупцами, — произнес Джек. — Хотели знать, жива ты или нет.
— Я собиралась позвонить тебе… — Казалось, Вероника вот-вот расплачется. — Но боялась, что, услышав твой голос, передумаю. Все случилось так быстро… Георг договорился с мэром маленького городка, расположенного под Цюрихом. Я выслала документы еще несколько недель назад, до встречи с тобой… А потом, на пляже, в тот вечер, когда ты не попал в мою гостиницу, ты был таким холодным и далеким…
— Ты хочешь сказать, — стараясь говорить спокойным тоном, произнес Джек, — что, если бы я занялся тогда с тобой любовью, ты бы не вышла замуж?..
— Возможно. — Вероника едва сдерживала слезы. — Кто знает? Помнишь, когда я сказала, что хочу работать в Париже, ты дал мне понять…
— Помню, — перебил ее Джек.
Он попытался ласково, сочувственно улыбнуться ей, но так и не понял, удалось ли ему сделать это.
— Ты не хотел меня, — резко сказала она. — Или хотел на несколько минут, когда тебе удобно. А Роберту нравилось мучить меня. Как и другим, о которых я тебе не говорила. Мужчины встречаются со мной не для того, чтобы развлечься или развлечь меня, они хотят растерзать меня на части.
Джек кивнул:
— Да. Я тебя понимаю. Но ты сама в этом виновата.
— Кто бы ни был в этом виноват, — с горечью произнесла она, — страдаю всегда я. И с каждым разом все сильнее. Я тебя обманула. Мне больше лет, чем я тебе сказала. Мне уже двадцать семь. Я поднялась тогда в свой номер и, сидя в одиночестве, подумала: если это называется любовью, она мне не нужна, я не
