— Ну?.. — Отец поправлял расческой брови, делая их более пышными.
— Пап, — еще раз сказал Эдди, — это я.
Отец спокойно, не спеша, положил на стол палочку жира, маленькую гребенку, парик и только после этого повернулся к нему.
— Эдди!
— Счастливого Рождества, пап! — Эдди нервно улыбался.
— Что ты здесь делаешь, Эдди? — Отец с серьезным видом смотрел в упор прямо ему в глаза.
— Приехал домой, пап, — торопливо забубнил он, — на рождественские каникулы.
— Я плачу этой грабительской военной академии лишних сорок пять долларов, чтобы они тебя оттуда не выпускали по праздникам, а ты толкуешь мне здесь, что вернулся домой на Рождество!
Его густой, громкий голос страстно гудел, — именно этот голос заставлял полторы тысячи зрителей вздрагивать на своих местах.
— Телефон! Мне нужен немедленно телефон! Фредерик! — заорал он своему ассистенту. — Фредерик, ради всемогущего Господа, — телефон!
— Но, пап… — пытался возразить Эдди.
— Я сейчас поговорю с этими несчастными оловянными солдатиками, с этими маменькиными сынками в военной форме! Фредерик, во имя Господа, прошу тебя!
— Пап, пап, — захныкал Эдди, — им туда нельзя позвонить.
Отец поднялся во всей своей громадности — высокий, шесть футов три дюйма, красивый мужчина, в красном шелковом халате — и со своей заоблачной высоты взирал на голову сына; одна его бровь насмешливо поползла вверх по широкому, покатому лбу.
— Вы только подумайте, мой сынок утверждает, что туда нельзя позвонить! Этот курносый малец указывает мне, что нужно делать и чего нельзя!
— Туда нельзя позвонить, пап, — упрямо стоял на своем Эдди, — потому что там не с кем говорить! Понимаешь?
— Ха, — ответил отец с изрядной долей иронии, — военная школа исчезла! Пуф — и ее нет. Какая-то сказка из «Тысячи и одной ночи» в штате Коннектикут!
— Вот почему я здесь, — умоляюще пытался объяснить ситуацию Эдди, — школы больше нет, она сгорела — дотла, сегодня после полудня. Даже моя шинель, — видишь, ее на мне нет.
Отец молча стоял, спокойно глядя на него своими глубоко посаженными серыми глазами под знаменитыми пушистыми седыми бровями. Один из его широко известных длинных пальцев ритмично постукивал по крышке гримерного столика, словно маятник, отсчитывающий удары судьбы. Он слушал сына, а тот стоял перед ним, в своей узкой форме, чувствуя себя неуютно под его тяжелым, пронзительным взглядом, и торопливо говорил, переминаясь с ноги на ногу:
— Видишь, пап, она сгорела, — клянусь Господом, можешь спросить у кого угодно! Я лежал на своей кровати, писал тебе письмо. Меня схватили пожарные; они не знали, куда меня девать, не было места; тогда они дали мне денег на поезд и… Можно я останусь здесь, с тобой, на Рождество? Что скажешь, пап, а?
Он молил отца, голос его то и дело срывался под сверлящим, не отрывающимся от него отцовским взглядом; наконец утих и теперь стоял молча, умоляя лишь глазами, дергающимися губами, трясущимися руками. Отец величественной походкой подошел к Эдди и, замахнувшись, отвесил ему звонкую оплеуху.
Эдди не шелохнулся, мускулы на его лице дергались, но глаза оставались сухими.
— Пап, — он старался не повышать на отца голос, — как ты мог, пап, за что ты меня бьешь? Разве я виноват в этом? Школа сгорела, пап, — понимаешь, сгорела!
— Если школа в самом деле сгорела, — молвил он уже более уравновешенным тоном, — и в это время ты находился там, то, несомненно, пожар — дело твоих рук.
— Фредерик, — обратился он к ассистенту, стоявшему на пороге, — посади Эдди на первый же поезд, следующий в Дулут. Поедешь к тетке! — объявил он сыну.
Повернулся, неумолимый, как сама судьба, к своему гримерному столику и вновь невозмутимо стал прикреплять фальшивую бороду к своему прославленному лицу.
Час спустя в поезде, мчащемся к Дулуту, Эдди, наблюдая, как проносится мимо река Гудзон, наконец- то горько заплакал.
«Прекрати наседать, Рокки!»
Мистер Дженсел аккуратно наматывал шесть футов липкой ленты на знаменитую правую Джоя Карра. Тот сидел на краю массажного стола, болтая ногами и мрачно наблюдая за действиями менеджера.
— Деликатно, деликатно! — повторял Дженсел, стараясь вовсю. — Запомни: деликатно — вот ключевое слово.
— Да, понял. — Джой громко рыгнул.
Дженсел, нахмурившись, прекратил наматывать ленту.
— Джой, — заговорил он спокойно, — сколько раз тебе еще повторять, чтобы ты не ел в вагон- ресторанах. Ну хотя бы ради меня!
— Да, — односложно отозвался Джой.
— Джой, всему на свете есть предел, — продолжал поучать его Дженсел. — Скупость может далеко увести, Джой. Ты отнюдь не бедный человек. У тебя на счету в банке денег нисколько не меньше, чем у голливудской актрисы. Зачем же тебе есть дешевые блюда за тридцать пять центов?
— Прошу тебя, не тарахти так! — Джой протянул ему свою левую.
Дженсел с интересом разглядывал его знаменитую левую.
— Что в результате произойдет? Наживешь себе язву, вот и все, — увещевал он его, — неплохая перспектива для менеджера — боксер с язвой желудка! Придется есть только требуху — с кетчупом. И это будущий чемпион во втором полусреднем весе! В каждом его кулаке — по шашке динамита, а он рыгает по сорок раз на дню. Боже, что с тобой происходит, Джой?
Джой с равнодушным видом плюнул на пол и, скосив глаза, полюбовался в зеркале своими аккуратно прилизанными волосами. Дженсел вздохнул, подвигал с беспокойством мост во рту и закончил работу.
— Послушай, разреши мне как-нибудь заказать для тебя настоящую еду — блюдо за полтора доллара. Чтобы ты почувствовал вкус настоящей пищи.
— Сохраните в неприкосновенности ваши деньги, мистер Дженсел, — посоветовал ему Джой, — пригодятся на старости лет.
Дверь отворилась, и в раздевалку вошел Мак-Элмон. Его с обеих сторон сопровождали два высоких, широкоплечих человека, — плоские лица, усеянные шрамиками губы, на которых играла широкая дружеская улыбка.
— Как я рад видеть вас, ребята! — Мак-Элмон подошел к Джою и похлопал его по спине. — Ну, как себя чувствует сегодня мой маленький Джой? Хорошо?
— Да, — ответил Джой, укладываясь на массажный стол и закрывая глаза.
— Он постоянно рыгает, — пожаловался Дженсел. — В жизни не видел такого боксера, как Джой! За все тридцать пять лет, пока занимаюсь боксом.
— Ну а как твой парень?
— Рокки в полном порядке, — ответил Мак-Элмон. — Хотел даже прийти сюда вместе со мной. Убедиться, что Джой все правильно понял.
— Я все понимаю, — с раздражением вмешался Джой, — отлично понимаю. Этот ваш Рокки! Одного боится — как бы его в один прекрасный день не побили. Настоящий профессионал.
— Надо ли его упрекать в этом? — разумно заметил Мак-Элмон.
— В конце концов, он отлично знает, что стоит Джою захотеть — и он пошлет его в нокаут; ему тогда не очухаться до самого Дня благодарения1,-присовокупил Дженсел.
— Причем одной рукой, — мрачно заметил Джой. — Тоже мне боксер этот Рокки.
— Ему не о чем беспокоиться, — ровным голосом сказал Дженсел.
