Назад к Мафусаилу

министр, сделайте одолжение, допустите, что я действительно прожил около трех столетий. Допустите чисто гипотетически.

Бердж-Лубин. Гипотетически? Что это значит?

Конфуций. Неважно. Я понимаю. (Архиепископу.) Что? я должен допустить — что вы жили в ваших предках или с помощью метампсихоза^{194}?

Бердж-Лубин. Ме-там-пси… Боже правый! Ну и голова у вас, Конфуций, ну и голова!

Архиепископ. Ничего подобного. Допустите, что я в самом прямом смысле слова родился в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом году и с тысяча девятьсот десятого непрерывно работал в разных профессиях. Вор я или нет?

Конфуций. Не знаю. Воровство также было одной из ваших профессий?

Архиепископ. Нет. Я был всего-навсего архиепископом, президентом и генералом.

Барнабас. Обворовал он казну или нет, получив полдюжины доходов, хотя имел право всего на один? Вот на что вы мне ответьте.

Конфуций. Безусловно, нет. Мы допустили, что с тысяча девятьсот десятого года он непрерывно работает. Сейчас две тысячи семидесятый год. Какова официальная продолжительность жизни?

Барнабас. Семьдесят восемь лет. Разумеется, это средняя цифра, и мы не возражаем, если человек иногда доживает до девяноста или, в качестве курьеза, даже до ста. Но повторяю: тот, кто превышает этот предел, — мошенник.

Конфуций. Двести восемьдесят три, деленные на семьдесят восемь, составляют больше, чем три с половиной. Ваше ведомство должно архиепископу две с половиной стоимости воспитания и три с половиной пенсии по возрасту.

Барнабас. Чепуха! Это еще почему?

Конфуций. С какого возраста люди у вас начинают работать на общество?

Бердж-Лубин. С трех лет. Начиная с трех лет они каждый день уже что-то делают. Просто так, чтобы втянуться. А самоокупаются или почти самоокупаются они с тринадцати.

Конфуций. А когда они выходят на пенсию?

Барнабас. В сорок три года.

Конфуций. Следовательно, они трудятся тридцать лет и за это, не работая, тринадцать лет получают стоимость воспитания в детстве и тридцать пять лет пенсию по старости, что составляет в сумме сорок восемь лет. Архиепископ проработал двести шестьдесят лет, а получил только одну стоимость воспитания и ни одной пенсии. Ему причитается с вас пенсия за триста лет и примерно восемь стоимостей воспитания. Таким образом, вы сильно ему задолжали. Иными словами, его долголетие принесло нации огромную экономию, а вы, живя всего семьдесят восемь лет, существуете за его счет. Он — ваш благодетель, а вы — вор. (Привстав.) Смею ли я теперь удалиться и вернуться к своим серьезным обязанностям, тем более что мой лично срок жизни сравнительно краток?

Бердж-Лубин. Погодите, старина.

Конфуций садится.

Вопрос поставлен не гипнотически или как вы там выражаетесь, а вполне серьезно. Я не верю, что все это правда, но если архиепископ и верховный статистик настаивают на своем, нам придется либо упрятать обоих в сумасшедший дом, либо основательно разобраться в деле.

Барнабас. Со мной вся эта китайщина ни к чему. Я — человек простой, метафизики не понимаю и не верю в нее, но умею обращаться с цифрами. Если архиепископ имеет право на семьдесят восемь лет, а получил деньги за двести восемьдесят три года, я утверждаю, что он получил больше, чем справе получить. Попробуйте доказать, что это не так.

Архиепископ. Я получил деньги не за двести восемьдесят три года, а всего за двадцать три, хотя сам проработал двести шестьдесят лет.

Конфуций. А что показывают ваши счетные книги — недостачу или излишки?

Барнабас. Излишки. Вот это мне и непонятно. До чего же хитры такие люди!

Бердж-Лубин. Итак, все ясно, спорить больше не о чем. Китаец говорит, что вы не правы; значит, и дело с концом.

Барнабас. Я не оспариваю доводы китайца. Но что вы скажете насчет приведенных мною фактов?

Конфуций. Если к числу их относится и утверждение, будто человек может прожить двести восемьдесят три года, я рекомендую вам отправиться на побережье и отдохнуть там неделю-другую.

Барнабас. Хватит вам намекать на мое помешательство. Пойдите и посмотрите кинохронику. Повторяю вам: этот субъект — архиепископ Хэзлем, архиепископ Стикит, президент Дикинсон, генерал Балибой и, сверх того, он сам; короче, пять человек в одном лице.

Архиепископ. Не отрицаю. И никогда не отрицал. Просто меня никто об этом не спрашивал.

Бердж-Лубин. Но черт вас… Извините, архиепископ, но это в самом деле… э-э…

Архиепископ. Не стесняйтесь. Так что вы хотели сказать?

Бердж-Лубин. Но вы действительно утонули четыре раза — вы же не так живучи, как кошка.

Архиепископ. Все очень просто. Представьте себе, в каком положении я оказался, сделав наконец поразительное открытие, что мне предстоит прожить триста лет. Я…

Конфуций (перебивая). Простите. Такое открытие невозможно. Вы и сейчас его не сделали. Коль скоро вы прожили двести лет, вы можете прожить еще хоть миллион. При чем же здесь цифра триста? Вы допустили промах уже в самом начале своей сказки, господин архиепископ.

Бердж-Лубин. Ловко, Конфуций! (Архиепископу.) Он вас поймал. Не представляю, как вы теперь выкрутитесь.

Архиепископ. Да, ход действительно ловкий. Но если верховный статистик зайдет в библиотеку Британского музея и пороется в каталоге, он обнаружит там весьма любопытную, хотя и забытую ныне книгу, опубликованную под его фамилией в тысяча девятьсот двадцать четвертом году и озаглавленную «Евангелие от братьев Барнабас». Это Евангелие гласило, что для спасения цивилизации человек должен жить триста лет. Оно доказывало, что такое долгожительство вполне возможно, и учило, как этого достичь. Кстати, я был женат на дочери одного из этих братьев.

Барнабас. Вы хотите сказать, что притязаете на родство со мной?

Архиепископ. Я ни на что не притязаю. Поскольку сейчас у меня, вероятно, уже три-четыре миллиона родственников разных степеней, я перестал поддерживать семейные связи.

Бердж-Лубин. Боже милостивый! Четыре миллиона родственников? Это реальная цифра, Конфуций?

Конфуций. В Китае она могла бы составить и сорок миллионов, не будь там ограничена рождаемость.

Бердж-Лубин. Сногсшибательно! Это доказывает… (Спохватываясь.) Нет, это исключено. Не будем терять голову.

Конфуций (архиепископу). Вы хотите сказать,