Назад к Мафусаилу

Зу. Нет, не знаю. Как видно, даже от вас можно услышать кое-что новое. Разве вы не заметили, что с самого вашего приезда мы все время расспрашиваем вас?

Пожилой джентльмен. Заметил ли я? Да я чуть не рехнулся от этого! Видите, какой я седой? А ведь когда я высадился здесь, волосы у меня были едва тронуты сединой и во многих местах сохраняли еще свой первоначальный каштановый цвет.

Зу. Поседение — один из симптомов депрессии. А вы не обратили внимания на другое, более важное для вас обстоятельство — на то, что нас вы ни о чем не спрашиваете, хотя знаем мы куда больше, чем вы?

Пожилой джентльмен. Я не ребенок, сударыня. И кажется, уже имел случай заявить об этом. К тому же, я бывалый путешественник и знаю: все, что наблюдаешь в пути, доподлинно существует, иначе и наблюдать было бы нечего. А вот все, что слышишь от туземцев, — сплошная выдумка.

Зу. Только не здесь, Папочка. Мы живем слишком долго, чтобы лгать: рано или поздно ложь все равно обнаруживается. Так что советую поспрашивать меня, пока есть возможность.

Пожилой джентльмен. Если мне потребуется совет, я обращусь к настоящему оракулу — к третичному человеку, а не к первичной девчонке, разыгрывающей из себя мудреца. А если уж вы назначены няней, исполняйте свои обязанности, а не обезьянничайте со старших.

Зу (краснеет и угрожающе поднимается). Ах вы глупое…

Пожилой джентльмен (громовым голосом). Молчать! Слышите? Попридержите язык!

Зу. Со мной творится что-то странное: я вся горю. Меня так и подмывает стукнуть вас. Что вы со мной сделали?

Пожилой джентльмен (с торжеством). Ага! Я таки вогнал вас в краску. Поняли теперь, что значит краснеть от стыда?

Зу. Не знаю, что вы сделали, но это так скверно, что я убью вас, если вы не прекратите.

Пожилой джентльмен (осознав опасность). Вы, конечно, думаете, что старику можно безнаказанно угрожать…

Зу (яростно). Старику? Вы ребенок, злой ребенок, а злых детей мы уничтожаем. Подчас даже против своей воли, инстинктивно. Берегитесь!..

Пожилой джентльмен (струхнув, учтиво поднимается) . Я не имел намерения обидеть вас. Я… (С трудом выдавливая слова.) Я приношу извинения. (С поклоном снимает шляпу.)

Зу. Что это значит?

Пожилой джентльмен. Я беру свои слова обратно.

Зу. Как можно взять обратно то, что сказано?

Пожилой джентльмен. Могу прибавить лишь одно — я сожалею о случившемся.

Зу. И правильно делаете. То мерзкое чувство, которое вы во мне пробудили, уже рассеивается, но еще одно слово, и вам не поздоровилось бы. Не вздумайте снова пытаться убить меня. Как только ваше лицо или голос выдадут ваши намерения, я вас прикончу.

Пожилой джентльмен. Я пытался убить вас? Что за чудовищное обвинение!

Зу хмурится.

(Благоразумно поправляется.) Я хотел сказать — недоразумение. Мне это и в голову не приходило. Неужели вы предположили, что я убийца?

Зу. Я это знаю. Вы — убийца. И не только потому, что бросали в меня словами, как камнями, чтобы сделать мне больно. Нет, вы еще пробудили инстинкт убийства во мне самой. Я и не знала, что он живет во мне. До сегодняшнего дня он ни разу не просыпался и не предупреждал: убей, если не хочешь быть убита. Теперь мне придется целиком пересмотреть свою политическую позицию. Больше я не консерватор.

Пожилой джентльмен (роняя шляпу). Боже праведный! Да вы просто помешались! Как я сразу не догадался, что я в руках сумасшедшей? Нет, я этого больше не выдержу. (Подставляя грудь как для заклания.) Убейте меня и радуйтесь моей смерти.

Зу. Что пользы убивать вас, если нельзя разом истребить всех недолгожителей? К тому же такая мера должна осуществляться не частным лицом, а в политическом и конституционном порядке. Впрочем, я готова обсудить ее с вами.

Пожилой джентльмен. Нет, нет, не надо. Обсудим лучше ваше намерение порвать с консервативной партией. Совершенно не понимаю, как консерваторы до сих пор терпели в своих рядах человека с подобными взглядами. Тут возможно лишь одно объяснение — вы, наверно, очень щедро пополняли партийную кассу. (Поднимает шляпу и вновь садится.)

Зу. Довольно нести чепуху. Спор, идущий у нас об основной политической проблеме, имеет решающее значение и для вас, и для всех вам подобных.

Пожилой джентльмен (с интересом). Неужели? Смею ли я спросить, о чем же у вас тут спорят? Я опытный политик и, может быть, пригожусь вам. (Надевает шляпу чуть-чуть набекрень.)

Зу. У нас есть две большие партии — консерваторы и колонизаторы. Колонизаторы считают, что нам следует увеличивать нашу численность и основывать колонии. По мнению же консерваторов, мы должны оставаться на месте, изолироваться на этих островах в качестве особой расы, окруженной ореолом величия и мудрости, и не покидать земли, которая священна в глазах боготворящего нас мира и границы которой неприкосновенны уже потому, что начертаны морем. Они утверждают, что мы призваны править миром и правили им еще тогда, когда не были долгожителями. Они считают, что отдаленность, обособленность, замкнутость и немногочисленность — порука нашего могущества и нашего мирного существования. Пять минут назад я разделяла их политическую программу. А теперь я полагаю, что недолгожителей вообще не должно быть. (Вновь небрежно шлепается на мешки.)

Пожилой джентльмен. Значит, вы отрицаете за мной право на жизнь только потому, что я осмелился неосторожно пожурить вас?

Зу. На что жизнь, если она так коротка? Какой от вас прок? Даже вам самому?

Пожилой джентльмен (ошеломленно). Вот это да!

Зу. У вас такая ничтожная душа. Вы только вводите нас в грех гордыни: мы поневоле смотрим на вас сверху вниз, хотя могли бы смотреть снизу вверх на что-нибудь, что выше нас.

Пожилой джентльмен. Но ведь это эгоистично, сударыня! Подумайте, как важны для нас советы ваших оракулов.

Зу. А какую пользу извлекли вы из этих советов? Вы являетесь просить их, когда узнаете, что оказались в трудном положении, но узнаете вы это лет через двадцать после того, как совершите ошибки, которые привели вас к нам, а тогда уже слишком поздно. К тому же вы не понимаете наших советов. Часто, следуя им, вы творите больше зла, чем если бы руководствовались собственным ребяческим разумом. Не будь вы так ребячливы, вы вообще не ездили бы к нам: опыт доказал бы вам, что от ваших обращений к оракулу все равно нет никакого прока. Вы создали себе сказочное, фантастическое представление о нас, вы сочиняете стихи и рассказы о благодеяниях, совершенных нами в прошлом, о