Все утро он провел в каком-то оцепенении, и, когда полковник позвонил ему и пригласил в пять тридцать на игру, он сказал: «Есть, сэр, приду непременно», хотя отчетливо понимал, что к тому времени его уже может не быть в живых.
Выйдя из гаража, он обнаружил, что она ждет его у ворот. На сей раз она была причесана, и это его обрадовало, потому что все поглядывали на них понимающе – хотя и скрывали усмешку из уважения к начальству, – а ему было бы неприятно, если бы его подчиненные решили, что он связался с какой-то неряхой.
– Ну? – спросила она.
– Пошли обедать, – вместо ответа сказал он.
Он повел ее в дорогой ресторан, куда, как он знал, вряд ли пойдут его сослуживцы, даже если им надоела еда в американской столовой. Он чувствовал себя более уверенно там, где кругом хрустящие скатерти, цветы на столиках, внимательные официанты, где нет и намека на крушение мира, на помешанных заговорщиков, на рушащиеся пирамиды. Он сделал заказ для них обоих. А она прикинулась, будто ее вовсе не интересует, что она будет есть, даже не взяла меню в руки. Он злобно усмехнулся про себя, зная причину ее нежелания посмотреть меню. Чтобы прочитать названия блюд, ей пришлось бы надеть очки с толстыми линзами, а она стеснялась показываться в общественном месте с такими очками на носу. Но когда еду принесли, она ела с гораздо большим аппетитом, нежели он. Интересно, как ей удается сохранять фигуру?
За обедом они негромко и спокойно беседовали о погоде, об открывающейся на следующий день конференции, в которой ей предстояло участвовать в качестве переводчицы, о его встрече с полковником на корте в пять тридцать, о приезжающем в Брюссель театре, спектакли которого ей хотелось посмотреть. Об их утреннем разговоре не было сказано ни слова, и, только когда принесли кофе, она спросила:
– Так что же ты решил?
– Ничего, – ответил он. В уютном ресторане было не просто тепло, а жарко, но его снова затрясло. – Утром я отправил чек обратно дяде.
– Разве это не решение? – холодно улыбнулась она.
– В известной мере, – согласился он. Он лгал. Чек лежал у него в бумажнике. Он не собирался ничего такого говорить. Слова вырвались сами собой, словно у него в голове нажали кнопку. Но теперь, произнеся их, он понял, что в самом деле отправит чек назад, поблагодарит дядю и объяснит, что его финансовые дела неожиданно улучшились и в данный момент он не нуждается в помощи. Зато удобнее будет обратиться к Рудольфу в другой раз, когда действительно они ему позарез понадобятся.
– Ладно, – спокойно сказала она. – Если ты боишься, что твои деньги могут засечь, я тебя понимаю. – Она пожала плечами. – Не так уж это важно. Добудем деньги в другом месте. А как насчет грузовика?
– Я пока этим не занимался.
– У тебя еще есть вся вторая половина дня.
– Я ничего не решил.
– Не беда, – сказала она. – Притворись, что ничего не видишь, и все.
– Этого я тоже не собираюсь делать, – сказал он. – Я должен как следует подумать, прежде чем на что-то решиться. Если твои друзья задумают меня убить, – добавил он со злостью, но не повышая голоса, потому что к ним подходил официант с кофейником в руках, – передай им, что я буду вооружен. – Ему довелось однажды поупражняться с пистолетом. Он научился разбирать его и собирать, но в стрельбе по мишени выбил очень мало очков. Перестрелка в коррале, только в брюссельском! – подумал он. Кто там играл? Джон Уэйн? Интересно, как бы поступил на моем месте Джон Уэйн? Он засмеялся.
– Чего ты смеешься? – рассердилась она.
– Вспомнил один старый фильм, – ответил он.
– Да, пожалуйста, – сказала она по-французски официанту, который выжидающе стоял над ней с серебряным кофейником в руках. Официант наполнил их чашки.
– Можешь оставить пистолет дома, – криво усмехнулась она, когда официант ушел. – Никто в тебя стрелять не собирается. Ты не стоишь и одного патрона.
– Приятно слышать, – поклонился он.
– Интересно, тебя что-нибудь трогает? Производит на тебя впечатление?
– К следующей нашей встрече я приготовлю целый список и передам тебе. Если встреча состоится.
– Состоится, – сказала она.
– Когда ты съезжаешь с квартиры? – спросил он.
Она подняла на него удивленные глаза. Он не мог понять, в самом деле она удивлена или притворяется.
– Я не собиралась съезжать. А ты хочешь, чтобы я съехала?
– Не знаю, – ответил он. – Но после сегодняшнего разговора…
– Давай на некоторое время забудем наш разговор, – сказала она. – Мне нравится жить с тобой. Я пришла к выводу, что политику и секс не надо смешивать. Кое-кто, возможно, считает иначе, но я в этом убеждена. Мне с тобой хорошо. С другими мужчинами у меня так не получается, даже с единомышленниками, а мы давно уже знаем, что в постели удовольствие должен получать не только мужчина, но и женщина. Ты, мой милый, послан господом богом бедной девушке в ответ на ее молитвы – уж извини за откровенность. Кроме того, мне нравится, как кормят в ресторанах, куда ты так любезно меня водишь. Поэтому… – Она закурила сигарету. Она курила одну сигарету за другой, и все пепельницы в квартире вечно были полны окурков. Его это раздражало, потому что сам он не курил и с полной серьезностью относился к статистике о росте смертности среди курящих. Но не станет же террористка, постоянно живущая в ожидании ареста, беспокоиться о том, что может умереть от рака легких в шестьдесят лет. – Поэтому, – продолжала она, выпустив дым через нос, – я разграничу свою жизнь. Для секса, омаров и pate de foie gras[25] будешь ты, для менее серьезных дел, вроде убийства немецкого судьи, – другие. Ну, скажи, разве я не умница?
