слушал, однако дал понять Уэсли, что хотел бы куда-нибудь сбежать. Воспользовавшись одной из пауз мистера Крейлера, Хили сказал, что ему хотелось бы немного пройтись, и спросил, не будут ли они против, если Уэсли пойдет с ним, на тот случай, чтобы ему не заблудиться. Мистер Крейлер тоном бывалого солдата ответил: «Разумеется, нет, капрал», и Тереза тоже кивнула. После сцены в коридоре она не сказала Уэсли ни слова, и Уэсли был благодарен Хили за то, что он дал ему возможность уйти из дому.
– Ну и ну! – сказал Хили, когда они шли по улице. – В этом доме служба не из легких. А что из себя представляет эта сестрица, как ее, Дорис?
– Не знаю, – ответил Уэсли. – Я сам только вчера в первый раз ее увидел.
– Она все время мне подмигивает. Как ты думаешь, просто так или со смыслом?
– Откуда мне знать?
– Иногда эти простенькие на вид маленькие куколки, когда доходит до дела, оказываются очень привлекательными. Ты не будешь возражать, если я займусь ею, а?
– А чего мне возражать? Только будь осторожен. Мать охраняет дом, как хорошая сторожевая собака.
– Ладно, посмотрим, как сложится ситуация, – сказал Хили. Он был родом из Виргинии, говорил мягко и нараспев. – А ваш мистер Крейлер – это что-то! Послушать его, так подумаешь, что в Токио каждый день шли рукопашные бои. А как он развесил уши, когда я рассказывал о том, как меня ранило! Одно, во всяком случае, я знаю твердо: в члены Американского легиона я вступать не намерен. Я свое отвоевал и не желаю ничего слышать ни об этой, ни о какой другой войне. Где нам с тобой тут можно выпить пивка?
– Тут неподалеку есть одно местечко. Я так и думал, что тебе захочется выпить.
– Когда сопровождаешь тело, – жаловался Хили, – то обычно выставляют угощение, чтобы все хоть немного взбодрились. А тут, прости господи, даже чашки кофе и той не дали.
– Они ведь мормоны.
– Скучная, видать, у них вера, – отозвался Хили. – Я тоже, если могу, каждое воскресенье хожу в церковь, но я ведь не плюю в лицо людям. В конце концов, бог создал виски, пиво, вино. Даже кофе и чай и то он сотворил. Для чего, по-ихнему, все это создано?
– Спроси у мистера Крейлера.
– Да-а, – печально протянул Хили.
Они сидели за столиком в ресторане, где Уэсли обедал с Джимми, и пили пиво. Уэсли объяснил Хили, что это единственное место, где его не спрашивают, исполнилось ли ему восемнадцать лет.
– Рослый ты малый, – заметил Хили. – Приятно, наверное, быть таким рослым – никто к тебе особенно не привяжется. Не то что к человеку моего роста. Нам порядком достается.
– Привязываться можно по-разному, – отозвался Уэсли, – и от роста это не зависит.
– Это верно, – согласился Хили. – Я сразу заметил, что мистер Крейлер и твоя мать не пылают к тебе особой любовью и нежностью.
– А мне-то что? – пожал плечами Уэсли. – Я посмеиваюсь и терплю.
– Между прочим, сколько тебе лет?
– Шестнадцать.
– А по виду все двадцать один.
– Я этим и пользуюсь.
– Что же ты думаешь делать, когда тебе исполнится восемнадцать и тебя призовут?
– Еще не решил.
– Хочешь послушать совет человека, который там побывал и чуть не остался навсегда? – спросил Хили. – Делай что хочешь, но на призывной пункт не ходи. Война – не развлечение, Уэсли.
– А что же тогда делать?
– Все что угодно. Только не дай им забрать тебя в армию. Ты и представить себе не можешь, сколько там потерявших надежду и веру людей. В них стреляют, они подрываются на минах, умирают от всевозможных болезней, заживо гниют в джунглях, и никто из них не знает, зачем он там находится… Хочешь верь, хочешь нет, Уэсли, а я пошел добровольцем. Черт побери, понимаешь –
– Отец когда-то говорил мне, – сказал Уэсли, – что ни на какие войны не надо идти добровольцем.
– Твой отец знал, что говорил. Армия умеет выбить из человека патриотизм, и я, парень, тоже его лишился не по милости противника. Последний аккорд во всей этой музыке прозвучал, когда мы с приятелем сошли с самолета в Сан-Франциско, начищенные, в парадной форме, при всех регалиях. Впереди нас шли две хорошенькие девочки, мы ускорили шаг, и, поравнявшись с ними, я спросил: «Девочки, что вы делаете сегодня вечером?» Они остановились и посмотрели на меня так, словно перед ними была змея. Они и слова не проронили, а та, что была поближе, взяла и преспокойно плюнула мне в морду. Ты только представь себе! Плюнула! Затем они повернулись и пошли дальше. – Хили покачал головой. – Всего десять минут назад мы прибыли домой с фронта, у обоих награды за ранение – «Пурпурное сердце», и чем же нас встретили! Победителям-героям, ура! – Он горько усмехнулся. – Ради таких людей, Уэсли, садиться в огонь задницей не стоит. Переезжай с одного места на другое, делай что хочешь, но только чтобы они не смогли тебя заполучить. Ребята говорят, что легче всего затеряться в Европе. Париж – точка номер один. Даже если придется зарегистрироваться в посольстве, то оттуда не станут тебя выкуривать.
Беседа у походного костра, подумал Уэсли. Старые битвы и полные любви воспоминания о доме.
– Я был в Европе, – сказал он. – И довольно хорошо говорю по-французски.
– Я бы на твоем месте слишком долго не медлил, Уэсли. Свой восемнадцатый день рождения, приятель, встречай в веселом Париже, – сказал Хили и заказал еще два пива. Гроб, который он сопровождал в
