Индианаполис, и в церкви, и на кладбище был накрыт национальным флагом. Мистер Крейлер принял этот флаг и за обедом сказал, что повесит его в комнате Макса, в которой теперь жил Уэсли.
Когда они вернулись, дом был погружен в темноту – и за это спасибо. Если бы мать не легла, то, учуяв исходящий от сына запах пива, опять бы зарыдала и устроила скандал.
Они тихо поднялись наверх и только начали раздеваться, как сначала раздался тихий стук, а потом дверь отворилась и вошла Дорис. Она была босиком и в ночной сорочке, сквозь которую просвечивало тело. Осторожно закрывая за собой дверь, она улыбнулась и приложила палец к губам:
– Я слышала, мальчики, как вы поднялись, и подумала, что хорошо бы немного посидеть вместе, чтобы, так сказать, получше познакомиться, – сказала она. – Ни у кого из вас нет случайно сигаретки? – Говорила она жеманно и вместе с тем застенчиво, словно в школе привыкла сюсюкать и до сих пор не разучилась. Уэсли старался на нее не смотреть, но все же заметил, что у нее обвислые груди и толстый, низко посаженный зад. Если бы я так выглядел, подумал он, я бы в таком одеянии нигде не ходил, разве что в кромешной темноте. Но Хили заулыбался, и в его глазах появился какой-то новый блеск. Он уже снял рубашку и теперь стоял обнаженный до пояса. У него тоже сложение не ахти какое, отметил про себя Уэсли.
– Пожалуйста, моя дорогая, – сказал Хили, изображая виргинского джентльмена. – У меня в кармане целая пачка. – Он прошел через комнату, где на спинке стула висела его рубашка, вынул сигареты и спички, затем начал снимать рубашку со стула.
– Для Дорис вам одеваться не надо, – сказала Дорис. Она передернула худыми плечиками и томно улыбнулась Хили. – Я замужем и знаю, как выглядят мужчины.
Значит, она
Хили галантно поднес Дорис спичку. Он предложил закурить и Уэсли. Уэсли сигареты не нравились, но он все же решил закурить – только потому, что находился в доме мистера Крейлера.
– Боже мой, – сказала Дорис, затягиваясь и выпуская дым кольцами. – Я снова в царстве живых. Бедный Макс. Он ничего особенного собой не представлял, и, чтобы испытать свой единственный миг славы, ему надо было появиться здесь мертвым. Да-а, епископу пришлось потрудиться, чтобы изобразить Макса героем. – Она сочувственно покачала головой, а затем в упор посмотрела на Уэсли. – А ты на самом деле такой плохой, как они о тебе говорят?
– Чистый дьявол, – сказал Уэсли.
– Могу себе представить. С такой внешностью. Говорят, ты гроза замужних женщин.
– Что?
– Просто хочу тебе посоветовать, потому что ты, по-моему, славный парень: скажи-ка некой миссис У., чтобы она сама вынимала по утрам письма из почтового ящика, а не ждала, когда это сделает ее муж.
– О чем это ты? – спросил Уэсли, хотя догадаться было нетрудно. Местные сплетники, должно быть, давно уже заметили велосипед с ящиком для продуктов перед домом миссис Уэрфем и сообщили об этом его матери.
– Пока вы ходили гулять по городу, ты был предметом семейного обсуждения, – сказала Дорис. – Во- первых, говорили о том, насколько ты отличаешься от Макса, причем не в лучшую сторону, могу тебе доложить.
– Еще бы, – отозвался Уэсли.
– Что касается твоего отца, то у твоей матери для него тоже не нашлось добрых слов, – продолжала Дорис. – Он, очевидно, был настоящим чудовищем, если хотя бы половина того, что она говорила, правда. А ты идешь по его стопам, сказала она, и во Франции был даже арестован за то, что по пьяной лавочке чуть не убил человека.
– Ого! – сказал Хили. – Неплохо, приятель.
– Дальше, – продолжала Дорис, – что ты, как и твой папочка, самый настоящий сексуальный маньяк. Взять хотя бы эту отвратительную миссис Уэрфем, которая годится тебе в матери, и один господь бог знает, в скольких домах ты еще бываешь и скольких хозяек обеспечиваешь не только продуктами. – Она захихикала, и ее обвислые груди запрыгали под прозрачной ночной рубашкой.
– А знаете, меня осенила блестящая мысль, – сказал Уэсли. Он чувствовал, что задыхается в этой комнатенке, полной табачного дыма, в обществе кокетничающей полуголой злобной девки и ухмыляющегося солдата. – Вам двоим, наверно, есть о чем поговорить друг с другом…
– Молодец, Уэсли, – заметил Хили.
– Мне спать не хочется, – сказал Уэсли, – и я с удовольствием подышу воздухом, а что-нибудь через час вернусь. – Он их предупредил. Ему не хотелось застать их в постели, когда он вернется.
– А я выкурю еще одну сигарету, – сказала Дорис. – Мне что-то не хочется спать.
– Как и мне, – отозвался Хили.
Уэсли начал тушить свою сигарету, как вдруг дверь распахнулась. На пороге с каменным выражением лица стояла его мать. В наступившей тишине Тереза посмотрела сначала на него, потом на Хили, затем ее взгляд задержался на Дорис. Дорис хихикнула.
– Уэсли, – сказала мать, – я не отвечаю за поведение мистера Хили или дочери мистера Крейлера – она замужняя женщина. Однако за твое поведение я несу ответственность. – Она говорила свистящим шепотом. – Я не хочу будить мистера Крейлера, так что я очень вас прошу: говорите и ведите себя тихо. А тебя, Уэсли, я попрошу спуститься со мной вниз.
Такой официальный тон был еще хуже, чем истерика. Он пошел за ней по темной лестнице вниз, в гостиную. Флаг, накрывавший утром гроб, лежал на столе.
Она повернулась к нему, лицо ее исказилось.
– Позволь мне кое-что тебе сказать, Уэсли, – проговорила она все тем же свистящим шепотом. – Ничего более мерзкого я не видела за всю свою жизнь. Кто позвал туда эту проститутку – ты? Кто собирался спать с ней первый – ты или этот солдат? – От ярости она забыла все свои благочестивые эвфемизмы. – И это в ту самую ночь, когда сын ее отца и ее брат, отдавший жизнь за родину, только что предан земле… Расскажи я
