– А что, если окажется, что я не стою всех ваших хлопот?
– Риск невелик.
– А чем кончится ваша книга? – с любопытством спросил Уэсли. – Он найдет убийцу?
– В конечном счете да.
– И что он тогда сделает?
– Он отомстит за отца.
– В книге получается все просто, правда? – грустно усмехнулся Уэсли.
– Нет, тоже непросто.
– А что дальше будет с этим парнем?
Она снова вздохнула.
– Его убивают.
Уэсли, не глядя на нее, с отсутствующим видом постукивал пальцами по столу.
– Звучит логично, – сказал он.
– Но это же вымысел.
– Ничего себе вымысел!
– Если ты имеешь дело с писателем, – сказала она серьезно, – или хотя бы с человеком, который считает себя писателем, надо быть готовым к тому, что у тебя попытаются украсть частицу твоей души.
– А я и не знал, что у меня есть душа, – отозвался Уэсли.
– Об этом позволь судить мне, – заявила Элис. – Слушай, если все это кажется тебе неприятным и глупым, ты не обязан соглашаться.
– Но вы же все равно будете писать эту книгу?
– Попытаюсь.
– Тогда какая разница. – Он улыбнулся. – Если у меня действительно есть душа, я могу пожертвовать какой-то ее частицей, чтоб хватило на несколько страничек книги.
– Вот и отлично, – сказала она деловым тоном, хотя руки ее дрожали. Она покопалась в сумочке. – Мне надо приниматься за работу. Вот тебе моя кредитная карточка в магазине «Блумингдейл». Он на углу Пятьдесят девятой улицы и Лексингтон-авеню. – Говоря это, она писала что-то на бланке «Тайма». – Предъявишь эту записку вместе с карточкой, чтоб они знали, что я дала тебе право ею пользоваться. Купи себе пару рубашек и фланелевые брюки. Покупки пусть доставят ко мне домой, чтобы было ясно, что это мой заказ. В таком виде ты не можешь ходить. К шести часам возвращайся, и я отвезу тебя к себе. Да, тебе ведь нужны деньги на автобус. – Она снова порылась в сумочке и дала ему пять долларов, долларовыми бумажками и мелочью.
– Спасибо. И не забудьте: все, что вы мне даете, – это только взаймы. Когда мне стукнет восемнадцать, я получу тысяч тридцать долларов.
– Не забуду.
– Нет, вы запишите. Пять долларов и число.
Она скорчила гримасу.
– Пожалуйста, если хочешь. – Она взяла ручку и записную книжку. Затем через стол толкнула книжку к нему. – Удовлетворен?
Он серьезно посмотрел на открытую страницу записной книжки.
– Порядок.
Она положила записную книжку обратно в сумочку.
– Теперь, когда я стал литературным образом, должен ли я как-то по-особому себя вести? Следить за тем, как я выражаюсь, или, может быть, спасать попавших в беду девиц, или что-нибудь еще делать?
– Можешь вести себя как хочешь, – сказала она. Поняв, что он шутит, она засмеялась. – Только не старайся казаться умнее, чем ты есть.
Сейчас он ехал в Порт-Филип. Можно начать там, откуда все пошло, сказал он Элис, когда она выяснила, что Теодор Бойлан еще жив и по-прежнему живет в Порт-Филипе. Отец говорил Уэсли, что Бойлан был связан с их семьей, а Порт-Филип находится всего лишь в двух часах езды поездом от Нью- Йорка.
Теперь Уэсли был хорошо одет: фланелевые брюки, спортивный пиджак и отличные коричневые ботинки из «Блумингдейла». Элис настояла на том, чтобы он подстригся – пусть не коротко, но подровнял волосы. Она, как видно, была довольна, что он крутится в ее маленькой квартирке в Западной части города, неподалеку от Сентрал-парка. Она говорила, что ей уже стало тоскливо жить одной, а теперь, после работы, она спешит домой, зная, что он там. Когда за ней заходили молодые люди, чтобы вместе куда- нибудь пойти, она представляла его как приехавшего на несколько недель кузена со Среднего Запада.
В ожидании, пока Элис раздобудет для него нужные сведения, Уэсли с наслаждением бродил по городу. Он посмотрел много фильмов, побывал в «Радио-Сити» и в здании Организации Объединенных Наций, окунулся в пеструю, бьющую ключом жизнь Бродвея. Иногда Элис водила его в театр, который открыл для него новый мир: он никогда раньше не видел настоящего, живого представления.
Когда она в своей комнате стучала на машинке, он старался ей не мешать. Она никогда не предлагала ему прочитать то, что она написала, а он в свою очередь не задавал ей никаких вопросов. Порой, читая какой-нибудь журнал, прислушиваясь к стуку пишущей машинки, он испытывал странное чувство – ведь кто-то рядом писал о нем или по крайней мере придумывал человека, очень на него похожего. Иногда Элис
