хозяйственные вопросы. А Володя вышел вместе с Костровым и Чумаком.
— Значит, летим, товарищ журналист? — спросил Сергей. Настроение, говоришь, боевое?
— Как у всех.
— Нам проще. У нас, как-никак какой-то космический стаж. И то волнуемся. Правда, Леша?
— Если имеешь в виду себя — правда.
— Да, я и забыл, что у тебя нервная система отсутствует. Так, несколько обратных связей. А мы вот человеки...
— Кончай, — сказал Чумак.
— Все. Перехожу на другую тему. У меня деловое предложение. Отправиться всем в Москву. Пройдемся по традиции по Красной площади, постоим у Мавзолея, зайдем в Кремль... Согласны?
— Только сначала побываем у своих, — заметил Чумак. — В Москву — завтра вечером.
— Что ж, завтра так завтра, — нехотя согласился Костров.
Володя понимающе улыбнулся. Он знал, что в Москве живет некая девушка, которой Костров посвятил множество стихов. По секрету Сергей сообщил, что она кончает медицинский и что они обязательно поженятся после его возвращения из экспедиции.
Володя мог вылететь немедленно. Ракетоплан доставит его в Омск за час. Но что-то мешало ему пойти к аэровокзалу...
— Я немного попозже полечу, — сказал он товарищам. — Нужно еще здесь с одним человеком повидаться.
Теперь Кострову пришел черед понимающе улыбнуться. Он сразу понял, о ком говорит Никитин...
— Что ж, не будем задерживать друг друга, — заявил Сергей. — Значит, договорились. Завтра в двадцать часов Москвы встречаемся все вместе на Красной площади. Счастливого пути, ребята!
И вот Володя остался один. Он пошел по заснеженной дорожке мимо стартовых площадок, мимо ангаров и строений вспомогательной службы. На первый взгляд, он прогуливался, бродил от нечего делать. Больше того — и себе Володя старался внушить эту мысль. Но конечной точкой его пути была насосная станция...
Зарокотал мотор, гул его стал стремительно нарастать. Из-за поворота вынырнул мотороллер. На космодроме было светло круглые сутки — сотни газосветных ламп заливали окрестности пронзительным белым светом — и Володя сразу узнал водителя. Он уже встречался с этим нескладным длинноруким парнем во время своего первого неудачного визита в насосную. Они познакомились, долго беседовали. Парень работает слесарем. Если он сейчас на вахте, Гали на станции нет. Они в разных сменах...
— Привет, товарищ корреспондент! — крикнул водитель, затормозив около Володи. — Снова к нам?
— Да нет, гуляю просто. А вы далеко?
— Понимаете, роликовый подшипник полетел. А запасного на складе не оказалось. У, деятели! — погрозил он кому-то кулаком. — Дам же я вам на собрании!
— А кто сейчас дежурный инженер? — спросил Володя как можно равнодушнее.
— Вера Николаевна. Помните?
— Помню, как же...
— Может быть, зайдете к нам? Могу вернуться,. подвезти.
— Спасибо. Я, пожалуй, обратно пойду.
— Тогда еще лучше. Садитесь, садитесь...
Володя почувствовал, что парень обидится, если он откажется ехать, и устроился на заднем сиденье. Через несколько минут он очутился неподалеку от домика, где недавно проходил совет. Окна были темными — очевидно, Соколов и ученые уже ушли.
— Остановитесь, пожалуйста, — сказал Володя. — Мне дальше не нужно.
Он сам толком не мог объяснить, почему решил сойти здесь. Во всяком случае, ничего такого, что могло привлечь внимание, он не заметил.
Конечно, ему следовало вернуться к себе, собраться и ехать на аэровокзал. Дома его давно ждут — еще утром сообщил отцу, что приедет. А вместо этого он сел на мягкую пластмассовую скамейку под косым козырьком выступающей стены. Сел, не зная, что делать дальше.
Если бы мысли Володи можно было записать на пленку, получился бы невероятный сумбур. С одной стороны, — критика возмущенного ума, суровое осуждение в свой адрес. И в то же время очень хотелось увидеть Галю, попытаться поговорить с ней. Правда... Дом специалистов, где она живет, находится далеко, но это, в конце концов, пустяки.
И вдруг ему стало жарко. За углом в нескольких шагах от него послышался голос, который он узнал бы из тысячи:
— Добрый вечер, Андрей Федорович!
Володя так никогда и не узнал, случайно оказалась здесь Галя или она специально ждала где-то неподалеку. Но в тот момент, когда Соколов собирался войти к себе, она вышла ему навстречу. Володя не видел их, ню ему отчетливо было слышно каждое слово. Конечно, полагалось немедленно уйти. Но он только глубже отодвинулся в тень. Пусть некрасиво, недостойно, только уходить — выше его сил. Будь что будет...
— Добрый вечер, — вежливо сказал Соколов.
— Вы не узнаете меня?
— Узнаю. Вас зовут Галина... Простите, не знаю отчества.
— Просто Галя. И я хочу сказать вам... Раз уж мы увиделись... Словом, мне хочется попросить у вас прощения.
— Прощения? За что?
— За глупую выходку на реке. Я ведь тогда не тонула. Все это было нарочно.
— И что же здесь особенного? Ну, пошутили. Я ничуть не обижаюсь. Пустяки!
— Я не хотела шутить. И говорю об этом сейчас только потому, что знаю: вы скоро улетаете. А я не могу быть спокойной, если на совести у меня есть царапинка.
— Я не придал тому случаю никакого значения, — возразил Соколов. — Я давно забыл об этом.
— А я не забыла. И мне хотелось бы объяснить, почему я так поступила. Я не задерживаю вас?
— Я свободен. Но... может быть, мы пройдем в комнату? Здесь довольно прохладно.
— Спасибо, — не сразу сказала Галя. — Мне лучше тут.
Они сели совсем рядом с Володей, сразу за углом. При желании он мог бы даже дотянуться до них рукой. «Какой будет ужас, если меня заметят, — мелькнула мысль, — пропал, совсем пропал». Но уйти было уже нельзя. Первые же шаги выдадут его. Зачем это он не ушел сразу?!
Короткое молчание. И — прерывающийся девичий голос:
— Конечно, это была выходка сумасшедшей девчонки, потерявшей голову. Я скажу правду: мне хотелось, чтобы вы обратили на меня внимание. А теперь можете думать обо мне что угодно. Прощайте.
Володя услышал, как она поднялась с места, но Соколов остановил ее.
— Сидите. Я прошу — сидите. Так вот. Откровенность за откровенность. Я не забыл о том случае. Я много раз вспоминал о нем. Очень хорошо вспоминал. И никогда — слышите, никогда! — я не подумаю о вас дурно.
Галя молчала. Володя отчетливо слышал ее быстрое, прерывистое дыхание. Он сидел в странном оцепенении — нет ни мыслей, ни чувств, ни малейшей попытки оценить происходящее. Словно он видит сон, знает, что в любую минуту может скомандовать себе проснуться, но не делает этого — интересно, что будет дальше...
А дальше опять негромкий, твердый голос Соколова:
— Мы, космонавты, не можем пожаловаться, что нашего возвращения никто не ждет. Но среди миллионов людей должен быть один человек, который дороже всех. Четыре года нет у меня такого человека. А теперь я думаю — он может быть...
— Он будет, — тихо сказала Галя. — Он уже есть.
— Не надо ничего больше говорить. Но мы обязательно продолжим этот разговор. После моего
