— Оружие Испании!..
Толпа устремилась к трибуне. Перескакивая через скамейки, слушатели спускались с амфитеатра. Пассионария стояла с поднятыми руками. Скоро её не стало видно, но вот она снова появилась над толпою, поднятая на руках людей. Её несли к выходу с криками:
— Самолётов Испании! Дайте Испании оружие!
Испанские флаги с трибуны исчезли. Они реяли уже над головами толпы, хлынувшей с велодрома. Зинн тронул Матраи за плечо:
— Пойдём?
Матраи вздрогнул, словно его неожиданно вывели из задумчивости.
— Дадим схлынуть народу… Мне нужно поговорить с Ибаррури.
Матраи подошёл к барьеру ложи, стараясь взглядом отыскать Пассионарию.
Протискиваясь сквозь толпу, к ложе приближался Кеш.
Он помахал шляпой, и Зинн заметил заткнутую за её ленту красную гвоздику.
— Как вам это нравится, какой успех, а?! — крикнул Кеш Зинну, словно старому знакомому, и хлопнул по плечу Матраи. — У тебя недостаточно праздничный вид для такого дня! — Он выдернул гвоздику из-за своей ленты и воткнул её за ленту на шляпе Матраи. — Вот твоя кокарда. Кокарда революции, мой генерал! — И, шутовски отдав честь, он нырнул в толпу.
Зинну показалось, что несколько типов в сдвинутых на ухо синих беретах — форме деларокковцев — наблюдали за этой сценой. Шум за ложей отвлёк его внимание: у выхода синие береты затевали драку с группой рабочих. Зинн подался было телом в ту сторону, но на его плечо легла тяжёлая рука Матраи.
— Теперь идём!
Зинн с удивлением посмотрел на его встревоженное лицо.
— Что случилось?
— Телеграмма: Ирун пал.
— Когда мы, наконец, поедем?
— Сейчас сговорюсь с Долорес. Завтра увидимся с тобою.
Он исчез в направлении выхода.
И тотчас парни в синих беретах стали протискиваться следом за Матраи. Зинн увидел в воздухе руку с кастетом. Одним движением он перебросил своё тело через барьер ложи и устремился к этой руке.
Визгливый выкрик пронизал шум толпы:
— Долой республику, да здравствует Франция!
Ещё несколько рук с кастетами появились над головами. Навстречу им поднялись тяжёлые кулаки рабочих.
— Да здравствует республика, долой кагуляров!
— Долой фашизм и фашистов! Оружие Испании!..
11
Германский посол в Париже граф Вельчек по поручению своего правительства предпринял немало неофициальных шагов, чтобы склонить французское министерство иностранных дел к заступничеству за молодого немца, по имени Отто Абец, высылки которого настойчиво требовала общественность Франции.
Официально этот Абец вёл пропаганду в пользу сближения французской и немецкой молодёжи, а неофициально являлся эмиссаром бюро Риббентропа, — то-есть отдела иностранных дел центрального органа национал-социалистской партии Германии, — по связи с фашистскими, откровенно прогитлеровскими организациями кагуляров.
Абецу не долго удалось скрывать истинный характер своей деятельности. Его выдали сами же молодчики де ла Рокка, в карманах которых появилось чересчур много денег берлинского происхождения. Разнузданность фашистских банд, почувствовавших за собою не только финансовую, но и моральную поддержку международного фашизма, переполнила чашу терпения парижан. Да и не только парижан — по всей Франции раздавались требования покончить с этим позором и с угрозой безопасности республики, таившейся в подрывной и шпионской деятельности французских фашистов.
Хотя хлопоты Вельчека нашли прямой отклик в сердце министра иностранных дел Пьера Лаваля и хотя даже сам негласный глава кагуляров престарелый маршал Филипп Петэн был на стороне Абеца, — «красавцу Отто» пришлось покинуть столицу Франции.
Официальная работа по установлению франко-германской дружбы и негласная подрывная деятельность, которую вёл Абец, легли теперь на плечи графа Вельчека — дипломата старой школы, значительно менее поворотливого и бесцеремонного, нежели молодчики новой формации, пополнявшие теперь ряды дипломатов на Вильгельмштрассе.
Невзирая на все стремление выслужиться или хотя бы удержаться при новом режиме, Вельчек никак не мог попасть в ногу с событиями. Шифрованные нагоняи так и сыпались из Берлина. А в одном неофициальном письме Нейрата дружески сообщалось, что Гитлер уже пригрозил «выкинуть эту старую калошу Вельчека в помойную яму», если только он не совершит такой глупости, за которую придётся поступить с ним ещё строже.
Морально разложившиеся, быстро фашизирующиеся верхи парижского общества охотно принимали Вельчека в салонах своих роскошных отелей, но широкая общественность Франции не желала больше признавать его «персона грата». Безупречная респектабельность его визитки, полосатых штанов и цилиндра мало интересовала народ. Золотая свастика в петлице перевешивала в глазах простых французов любую внешнюю корректность. Для простых французов Вельчек стал олицетворением всего враждебного, что народ чувствовал не только в немецком, но и в отечественном, французском фашизме.
Если бы не усиленные наряды полиции у здания германского посольства, Вельчек в одно прекрасное утро нашёл бы немало следов от тухлых яиц на окнах своего отеля.
День ото дня его пребывание в Париже становилось невыносимее. Поэтому, когда ему удалось под знаком укрепления все той же пресловутой франко-германской дружбы добиться участия немецких лошадей в традиционной международной скачке в Ницце, это показалось ему значительной удачей.
Однако ко времени прибытия в Ниццу немецкие лошади одна за другою выбывали из строя — их постигала какая-то страшная болезнь. Их заменили другими, но и часть пополнения оказалась больной. Администрация скачек вынуждена была даже поставить вопрос о снятии всех лошадей, привозимых из Германии, как заражённых какой-то неисследованной болезнью, грозящей заразить и лошадей из других стран. Путём дипломатического вмешательства Вельчеку удалось отстоять несколько лошадей, давно находившихся во Франции. В числе их была и лошадь, владельцем которой значился Отто фон Шверер. Знатоки считали, что эта лошадь — самая сильная из всех, какие остались у немцев. Она — их единственная надежда на победу.
Французские конюхи, проходя мимо денников, где стояли немецкие лошади, демонстративно отворачивались. Французские жокеи уезжали с тренировки, стоило выехать на дорожку кому-либо из немцев.
Горечь этой неудачи была несколько скрашена помощью германского посла в Лондоне. Он сумел поднять некоторый шум вокруг воображаемых немецких возможностей на международной скачке и добился того, что некоторые английские спортсмены, политические деятели и промышленники приняли приглашение общества «Германия-Великобритания» и поехали в Ниццу в качестве его гостей. В числе приглашённых был и нефтяной король сэр Генри Гевелинг с леди Мелани. Её, в свою очередь, сопровождал Монти Грили. Мелани даже пустила на скачку свою лошадь под девизом «англо-франко-германская дружба» — то, что она не решилась бы сделать в Англии и отчего сэр Генри недовольно морщился. Он не любил афишировать свои связи с подозрительными компаниями, с которыми приходилось иметь деловые отношения.
Вскоре после того дня, когда на парижском велодроме Долорес Ибаррури требовала оружия для Испанской республики, на другом конце Франции — в Ницце — должна была состояться скачка с участием лошади леди Мелани, носившей неожиданную кличку «Козачка», и лошади, привезённой Отто Шверером.
Мелани приехала на ипподром раньше, чем явилась бы в другой день. У неё были все основания волноваться: как ни казалось бы незначительно другим то, что скакала её лошадь, для неё это было вопросом светского успеха. Она не имела за собой той репутации экстравагантности, какую «должна иметь»
