чтобы попытаться, когда наступит момент, заткнуть глотку пулемётам франкистов. Стрелки приладили винтовки. Каждый выбирал себе точки поприметней, чтобы не тратить зря патронов, когда станет темно.
В библиотеке воцарилась тишина.
Затихли и фашисты.
Однако они молчали не долго. Вскоре послышался глухой выкрик из мегафона:
— Эгей, лётчик! Даём тебе пять минут, чтобы собраться в дорогу… либо к нам, либо на тот свет.
Как бы для придания веса своим словам, франкисты выбросили из огнемёта короткую струю, мгновенно воспламенившую несколько срезанных снарядами пней между позициями. Они сгорели быстро и ярко, как ракеты.
Даррак ещё никогда не видел действия огнемёта.
— Боже мой! — вырвалось у него.
— А ты думал, шутки? — усмехнулся пожилой солдат.
— Вот мерзавцы, — пробормотал Лоран. — Какие мерзавцы, о господи!
Стил посмотрел на часы.
— Придётся поспешить.
Он послал бойцов позвонить командиру батальона, чтобы вызвать огонь на огнемётную точку немцев не через полчаса, как было условлено, а через пять минут.
— По первому же выстрелу пушки начнём вылазку, — сказал Стил.
Глядя на опытных бойцов, Даррак тоже снял с себя лишнее снаряжение и примкнул штык. Но Стил сказал:
— Это не для музыкантов.
Даррак промолчал, но по его взгляду Стил понял, что не должен был этого говорить.
— Я вовсе не хотел тебя обидеть. Мне просто жалко тебя… именно как музыканта.
Даррак опять ничего не ответил и отвернулся.
— Ладно, пойдём! — сказал Стил и подумал: «Как бы не пришлось вытаскивать двоих вместо одного».
Под прикрытием темноты и редкого, отвлекающего огня своих стрелков участники вылазки спустились по стене. Ломая ногти в кровь и раздирая ладони, Даррак сполз следом за другими на груду битого кирпича. И странно, как только он перестал чувствовать перед собою стену, отделявшую его от противника и как бы заключавшую его в одну коробку с товарищами, он сразу утратил то чувство беспомощности, которое постоянно держало его в тисках какой-то зависимости от остальных. Темнота защищала его от взглядов более опытных бойцов. Именно потому, что никто, кроме его собственной совести, не контролировал сейчас его действий, он решил действовать так, как действовал бы на его месте самый опытный, самый мужественный и сильный солдат. Больше всего ему хотелось первым добраться до лётчика, спасти его. Даррак не думал о том, под силу ли ему это. Сейчас ему было под силу то, ради чего он приехал в Испанию, — подвиг. Сейчас для Даррака в незнакомом ему чешском лётчике сосредоточилось все: Испанская республика, силы антифашизма, победа над Гитлером, Муссолини и Франко, победа над войной.
Повидимому, заподозрив в замеченном движении интернационалистов что-то более серьёзное, чем спасение лётчика, франкисты открыли беглый огонь из ручного оружия. За спинами Стила и его спутников, на том рубеже, который они уже успели миновать, вспыхивали светляки разрывных пуль и стали одна за другой глухо рваться мины. Через одну-две минуты высоко над их головами звонко разорвались первые шрапнели и послышался посвист разлетающихся пуль.
Даррак полз, ничего не замечая, не думая ни о чём, кроме спасения чеха. Он в первый раз остановился и инстинктивно прижался всем телом к земле только после близкого разрыва гранаты, когда на него посыпался дождь камней и ком земли ударил ему в плечо.
Когда Дарраку показалось, что он уже должен был доползти до места, где лежал лётчик, он поднял голову и огляделся. Он обрадовался тому, что вспыхнувший в вышине яркий свет ракеты позволил ему все увидеть. Но удар по каске заставил его снова прижаться к земле. Послышался сердитый голос Стила:
— Молодец, Луи, но не сходи с ума!
И Даррак понял, что взводный все время был рядом с ним. Но теперь он не испытывал неловкости от этого соседства. Только ещё большая уверенность в своих силах овладела им.
— Я не вижу чеха, — сказал он Стилу.
— Вперёд и вправо… метров пять. Только осторожно, когда мародёрская ракета будет уже у земли.
Даррак посмотрел в указанном направлении, но ничего не увидел. И он понял, что одному ему ничего не удастся сделать. Как только ракета погасла, он снова услышал голос Стила:
— За мной, Луи!
Отчаянно работая локтями, Даррак пополз за едва различимым в темноте Стилом.
Через минуту они оба лежали в воронке рядом с лётчиком.
— Меня зовут Купка… Ярош Купка. Я думаю, что придётся отрезать ногу, дьявольски горит, — сказал чех так, словно уже был у своих.
17
Сидя в автомобиле, присланном из резиденции Чан Кай-ши, Шверер торопливо перебирал в уме события последних недель. Он ещё раз пытался найти тот единственно верный ход, который мог бы спасти игру, проигранную им в Китае. Несмотря на совет Паркера, несмотря на то, что знакомство с китайской литературой и каждый новый шаг в этой стране убеждали его в неприменимости немецкого мышления к жизни здесь, Шверер никак не мог заставить себя поверить тому, что его выводы, составленные по всем правилам немецкой логики, никуда не годятся.
Было противно сознавать, что ничего не понимающий, по мнению Шверера, в современном военном искусстве и ленивый Янь Ши-фан мог поставить его в столь унизительное положение. Не сказав ни одного резкого слова, даже, скорее, наговорив ему комплиментов, он все же дал понять Швереру, что тот — неисправимый тупица и похож на слона, попавшего в фарфоровую лавку.
Кончилось тем, что Шверер решил использовать совет Паркера и написал мадам Чан Кай-ши, прося свидания. Визит был назначен. Он ехал к ней.
Автомобиль остановился у резиденции главного разбойника, как Шверер называл Чан Кай-ши. Пока Сун Хо-шин отворял дверцу автомобиля, Шверер успел оглядеть дом. Его поразило великолепное сияние бирюзовых изразцов крыши. Голубизна глазури казалась столь естественным продолжением неба, что, войдя в холл, Шверер невольно взглянул вверх, — царивший в холле полумрак был неожиданным. Не менее удивительным показалось и внутреннее убранство дома. Два мира, столь не похожих друг на друга, сошлись тут вплотную. Тяжеловесная старомодность китайского быта смешалась с ультрасовременным комфортом. Чья-то рука соединила их в пропорциях, создавших впечатление органической целостности этих разных миров. Это было удивительно. Шверер заранее проникся почтением к искусству той, чья рука хозяйничала здесь.
Китаец в строгом костюме лондонского дипломата долго занимал Шверера разговором, прежде чем отворилась дверь и ему предложили войти.
Шверер никогда прежде не видел жены главнокомандующего, но если правда всё, что ему рассказывал Паркер, то эти глаза, окинувшие Шверера таким жёстким оценивающим взглядом и тотчас же с поразительной естественностью облившие его лучами мягкой приветливости, могли принадлежать только госпоже Чан Кай-ши. Шверера поразила её внешность! Он думал увидеть молодящуюся, утомлённую интригами и своеволием старуху, а перед ним предстала женщина, полная грациозной женственности, с красивым и необыкновенно подвижным лицом.
Хозяйка быстро пресекла попытки Шверера заговорить о том, ради чего он приехал. Она овладела тонкой нитью беседы и разматывала её клубок, как ей хотелось. Её тон был дружески ласков; несколько раз она даже дотронулась до колена Шверера веером, который держала в необычайно пропорциональной, хотя и тонкой руке. Шверер не мог не обратить внимания на пальцы с остро отточенными миндалевидными ногтями.
Шверер все больше выпячивал грудь, совершенно забыв, что на нём не генеральский мундир, а скромная чёрная визитка. Напрасно пытался он отвести от себя захлёстывавший его поток любезностей и
